ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Квадратные волны

1

Дворники качаются перед глазами, напевая колыбельную. На шоссе дождь. Колёса машин исчезают в пелене мелких брызг, и над дорогой несутся только крыши надменных мерседесов, вёртких жигулей, озабоченных волг и пронырливых такси. Грязные кляксы растекаются по лобовому стеклу, ограничивая и без того ужасную видимость и мешая движению. Люди спешат на работу.
Лица спрятаны за рули, за серые стёкла, за очки. Руки судорожно сжимают баранку:
— Куда прёшься, старая развалина! С твоей скоростью только по обочине ездить! В такую погоду лучше бы сидел дома и писал свои детективы, — Сашка не относился к большим любителям водить машину, и каждый раз, когда ему приходилось садиться за руль, он нервничал, ругал себя и свою неуклюжесть.
Сашкин комплекс неполноценности порой был весьма несправедлив к своему хозяину; ни в чём, кроме вождения, Сашка не уступал остальным жителям Москвы: и рост выше среднего, и плечи — есть что развернуть, да и лицом не из-под сенокосилки.
Нет, во всём его комплексы виноваты. Остальные водители на планете не сходят с ума. Ежедневно смело садятся за рычаги управления тракторов, самолётов, кораблей, государств не собираются замечать собственные недостатки в управлении чем бы то ни было.
— Забыл! Сегодня вечером по такой погоде ещё придётся тащиться на юбилейный концерт Моны! Ррррр!
Спрашивается, зачем я о нём вспомнил! И так настроение ни в дугу. Колыбельная дворников сменилась похоронным маршем. Только оперы перед сном ему не хватало. Хоть под самосвал с горя бросайся. Чёрт! Чёрт! Чёрт!
Сзади что-то заорало. Сашке вдруг показалось, что он слышит голос Моны. Но в зеркале заднего вида Моны не было. Вместо неё в его бампер упирался огромный грузовик и непрерывно сигналил.
— Вот вам и самосвал, как заказывали, — съехидничал Сашка сам себе. — Свет мой, зеркальце, скажи, что я в этой опере понимаю?
— А ни-фи-га, — ответил он за зеркальце и съехал на тротуар, уступая нахалу дорогу.
В прогрохотавшем грузовике, несмотря на дождь, он разглядел сонную свиную морду, выдававшую себя за водителя. Морда показала Сашке средний палец.
Сашка отвернулся — лучше обсуждать с зеркальцем оперу.
— Так на чём мы, зеркальце, остановились? А, нужна ли мне опера! Ты правильно рассуждаешь, зеркальце. Опера — место облысения интеллектуалов, а не узколобых фотографов.
Сашка не был против всей музыки в целом, но его вкусы застряли где-то на уровне Кукина, времён турпоходов в Карпаты и на Кавказ.
— Ах, гостиница моя, ты гостиница, на кровать прилягу я, ты подвинешься... Ммм... Прилягу или присяду? Не помню. А впрочем, какая разница, всё равно приляжет в конце концов.
После длительных мытарств ему удалось опять втиснуть свой жигулёнок в поток машин, и тут же стрелка, указывающая на количество бензина в баке, нахально упала на нуль. Сашка ударил по панели. Стрелка испугалась и сдвинулась к середине. Нет, заправляться ещё рано.
— Так как мы поступим с Мониным концертом? Проигнорировать его не удастся, это факт. Мона своими децибелами меня по тротуару размажет. Лечь под самосвал уж точно безопасней. С другой стороны, она хорошая тётка, обижать её не комильфо. Ещё скажет потом:
— На серьёзные мероприятия фотографов надёжней нанимать со стороны. Эх, ты, друх.
Никуда не денешься, придётся отсидеть вечер в толпе жертв классики и дружбы. Главное — вовремя хлопать и не храпеть.
Сашка задумался и поздно нажал на тормоза. Они от неожиданности застонали, зад занесло, протащило боком, и пока Сашка от страха закрывал глаза, машина раздумала устраивать аварию и остановилась. Руки намертво прилипли к рулю и тряслись сильней, чем у бывшего директора по понедельникам. Нос жигулёнка почти упёрся в лошадь. Как она сюда попала? Из каких прерий идиот-ковбой притащил лохматое животное на Садовое кольцо? А может, это не лошадь вовсе, а какой-нибудь африканский страус или недобитый динозавр? В такой дождь разве разберёшь.
Страус-лошадь молчаливо покосилась на Сашку и, не извинившись, пошла к ближайшей подворотне. Сашка ошарашено посидел ещё несколько секунд, включил заглохший двигатель и поехал, обдумывая на ходу, как свалить на лошадь причину своего опоздания.
В историю с лошадью, которая на двадцать минут блокировала всё шоссе, завотделом не поверил и сделал себе пометку напротив графы "квартальная премия". Сашка почти не расстроился. Другого он и не ждал. Выбрал начальничка на свою голову. Год назад высшее руководство, двигаясь на поводу у всеобщей демократизации, позволило работникам самим выбрать себе завотделом. Сашка был в хороших отношениях с обоими кандидатами, а с одним из них даже дружил. Но он знал, что его друг при всей своей принципиальности и честности непредсказуем, и Сашка проголосовал за второго — Александра Вячеславовича.
Александр Вячеславович, не будучи ни хорошим инженером, ни хорошим организатором, знал, с кем надо дружить, и обладал редкими амбициями. Заняв кабинет руководителя, он тут же поставил на место бывших коллег, отгородившись от них медной табличкой с ФИО и секретаршей собачьей наружности и поведения. На планёрках он демонстративно игнорировал советы ведущих служб, принимал унижающие их решения, деньги, отведённые на замену устаревшего оборудования, потратил на благоустройство собственного кабинета. Зато руководство его хвалило. Ещё бы, в своих службах он пристроил не менее десятка их родственников. Атмосфера в отделе испортилась, каждое утро на его стол ложилась пачка докладных, больше напоминавших доносы, поползли сплетни, обиды. Изменения в политике отдела безусловно усложнили и без того запутанную Сашкину жизнь.
Собственно путаться она начала гораздо раньше, ещё у истоков несостоявшейся карьеры.
Всё испортила слишком ранняя женитьба. Он сошёлся с Ниной, будучи ещё студентом истфака. Клетчатая юбка однокурсницы скорее подчёркивала, чем скрывала то, что заставило его писать стихи и учиться играть на шестиструнной гитаре. Страстная любовь вначале загнала его в Нинину постель, а после появления дочки — в ЗАГС.
Окончание университета ознаменовалось распределением в районную школу, где он от скуки начал пописывать детективы, а Нина погуливать с местной интеллигенцией. Застав однажды жену в потных объятиях агронома, Сашка вернулся в Москву уже холостым, без права встречаться с дочерью, но с обязанностями платить алименты: для районного суда связи агронома значили много больше, чем какая-то законность. Уже после развода доброжелатели сообщили ему, что в их университете Нина слыла одним из самых крупных коллекционеров содержимого мужских брюк. Но мало ли что говорят доброжелатели. Ну, не сложилось. Бывает.
Разочаровавшись в женской верности, справедливости, а заодно в Геродотах и Страбонах, Сашка запрятал подальше красный диплом и устроился фотографом в заводскую лабораторию. Поначалу всё складывалось неплохо — каждые выходные его приглашали на халтуры. Свадьбы, юбилеи, именины шли нескончаемым потоком, как будто все жители столицы вдруг решили жениться, родиться и отюбилеиться по несколько раз в год. Как результат его маленького бизнеса появились кое-какие деньги, квартирка на Пятницком шоссе, машина.
Бывший завотделом смотрел на Сашкины левые доходы сквозь пальцы: всё, что требовалось по работе, Сашка выполнял, заводские материалы не тратил, даже свои иногда приносил, а халтуры... Ну какой фотограф мог выжить без халтур? Однако новый начальник не желал допускать подобное безобразие: вызвав в пятницу вечером Сашку к себе и вспомнив в преамбуле их товарищеские отношения, Александр Вячеславович просто предложил фотографу отстёгивать ему процентов двадцать от своего нелегального бизнеса, дабы он, Александр Вячеславович, мог спокойно спать и закрывать глаза на Сашкины фокусы.
Конечно, Александр Вячеславович не пошёл туда, куда послал его Сашка, но с тех пор начальник не спускал глаз со строптивого фотографа, фиксировал каждое опоздание и частенько заглядывал к Сашке в лабораторию, надеясь подловить того за халтурой, короче, пил из него кровь — вампиры отдыхают.
— Саша, здравствуй, — голос Алёны из отдела копировки вернул его в реальность. Каждый раз, встречая фотографа, она краснела, прятала грудь поглубже в кофточку и скромно буравила взором пол.
— Я знаю, почему ты боишься смотреть мне в глаза, — сказал он ей однажды, — ты боишься, что я прочту твои затаённые мысли и воспользуюсь ими лёжа.
Нет, не мыслями Алёны собирался воспользоваться грешный фотограф, но плотью: пока муж копировщицы плавал по морям, эта её, торчащая во все стороны плоть, скучала и требовала ласки. Временами Сашкин взгляд нырял в неё, подолгу блуждал между аппетитными выпуклостями и возвращаться к хозяину никак не хотел.
Она только недавно стала опять разговаривать с Сашкой, а до этого молчала — обиделась. Как-то, полгода назад, она заявилась на работу в замечательном голубом в цветочки платье — муж из Японии привёз. Дизайн платья был ещё замечательней, чем цветочки: все складки, бретельки и хвосты, да и само платье держались на одной единственной пуговице на спине. Правда, конструкция шедевра предполагала плоское японское тело. Наша русская грудь туда никак не вмещалась, она распирала платье, увеличивая давление на маленькую беззащитную пуговку. И однажды, когда Алёна слишком резво махнула рукой, пуговица не выдержала и улетела, платье распахнулась пополам и наша красавица вывалилась из него, как Дюймовочка из цветка. Почему-то она решила, что это Сашка подрезал нитки.
— Я верна мужу, — Алёна краснела ещё больше и ещё тщательней разглядывала пол.
— Верна так верна. Но если ты не будешь периодически открывать свой пояс верности, то замок заржавеет. Возможно, со всем содержимым. И тогда твоему благоверному придётся весь остаток вашей жизни пробегать вокруг тебя с наждачной бумагой и напильником наголо.
— Ты лучше скажи, чем закончилась твоя война с начальством? — Алёна перевела разговор на менее опасную тему.
Александр Вячеславович успел уже всем пообещать, что он избавит завод от этого "бездельника и расхитителя", имея в виду Сашку. Кто-то действительно сочувствовал безобидному и весёлому фотографу, кто-то только делал вид.
— Пора собирать манатки и искать другое место, — ответил он Алёне. Её слова вернули его в унылое настоящее, он повернулся и поплёлся к себе.
Помещение лаборатории состояло из двух комнат: в первой, маленькой и светлой, Сашка принимал заказы, во второй, побольше, но затемнённой, находилась сама лаборатория. Там лесами громоздились увеличители, толпились осветители и экраны. Рядом с крайним увеличителем, в соответствии с требованиями пожарных, стояла огромная цинковая ванна с водой. Поэтому, даже после того, как включилась лампа с безопасным красным фильтром, он не смог разглядеть существо, пристроившееся на краю стола.
— Кхе-кхе, — произнесло существо, пытаясь привлечь к себе внимание.
Сашка поднял голову и окаменел. Глаза от удивления едва не вывалились на щёки. Проявитель, который он наливал в это время, продолжал заполнять ванночку.
— Вы рискуете проявить свои брюки, — заметило существо.
Сашка с щелчком захлопнул рот, поставил бутыль на стол и опять посмотрел на гостя. Вначале ему показалось, что это огромная чёрная курица, но на курице была шляпа, а когда глаза привыкли к темноте, Сашка разглядел и лицо. Курьих ножек у существа не было. Вместо этого оно опиралось на стол человеческими руками с чёрными наманикюренными ногтями. Из-под крыльев торчала ещё одна пара рук поменьше, удерживающих увесистую книгу.
— Вы кто? — наконец догадался спросить Сашка.
— Я ваш ангел-хранитель, — скорбно представилась четырёхрукая курица. Даже "я — второгодник" объявляют более весёлым тоном.
— А что, нормальные ангелы уже кончились, раз прислали вас?
— Странно, а как же по-вашему выглядят нормальные? — курица говорила с московским выговором, смягчая окончания.
— Ну, с руками, ногами, в белых одеждах.
— Было сказано, что бог сотворил человека по образу своему и подобию, а про ангелов там ничего не говорится. Зачем мне ноги, если я всё равно летаю, четыре руки гораздо удобнее, — ангел поднял одну из своих ного-рук с явным намерением поковыряться в носу, но раздумал и поставил её на место, — например, поэмы можно писать.
— Ага, поэмы "Курица лапой", — Сашка усмехнулся.
— Во-первых, фу, во-вторых, грубо. Качество поэмы зачастую зависит от читателя. Не каждому смертному дано понять, например, Татьяну Бориневич, а она — гений.
— Это вы намекаете, что вы гений тоже.
— В каком-то смысле да. Иначе, какой бы я был ангел после этого?
— А в руках вы держите, разумеется, ваше гениальное творение, которое я, как всякий интеллигент, обязан выучить наизусть? А как зовут вас, ангел? Должны же быть у ангелов имена.
— То, что я держу в руках, молодой человек, не имеет к поэзии никакого отношения. А зовут меня Боря. Да, так вот, в руках я держу мой подарок вам за то, что вы меня сегодня... ну помните утром, на Садовом?
Сашка вспомнил чудом не задавленную страусо-лошадь:
— Так это были вы?
— Да. То есть, нет. Не путайте меня. Я и её ангел-хранитель тоже. Существ много, а нас, ангелов, мало. Управиться со всеми — четырёх рук не хватает. Вот и сегодня я подоспел уже после того, как вы нажали на тормоз. Хорошо, что вы медленно ехали — за два трупа меня бы точно с работы попёрли, — ангел Боря снял шляпу и протёр платком взмокшую лысину.
— Злой начальник?
— А то! По пятам ходит, выслеживает, что я не по инструкции делаю. Хирург больного по неграмотности зарежет, а я виноват. Яблоко Ньютону парик помяло — почему недосмотрел.
— Знакомые проблемы. Мой босс тоже не пряник медовый, — вздохнул Сашка. — Посему извините, друг мой. Рад был вам помочь и не давить вашего подопечного, но теперь мне надо работать, а то мой шеф с минуты на минуту нагрянет.
— Твоего шефа я беру на себя, — перешёл на "ты" Боря. — А книжечку возьми, непростая она, книжечка эта.
В дверь застучали так, будто пытались её выломать.
— Ну, вот, начальничек приплыли, лёгок чёрт на помине, — всполошился Сашка и оглянулся на ангела. На краю стола было пусто, только книга в дорогом переплёте напоминала о странном визитёре.
Александр Вячеславович влетел в лабораторию, как Петлюра в Тель Авив:
— Я час не мог достучаться! Как вы относитесь к своей работе? Я давно говорил, что вам пора искать замену, а то ты... вы разболтались тут в конец! Почему у вас в лаборатории посторонние?
— В лаборатории посторонних нет, — неуверенно ответил Сашка.
— Ты, Пустоветов, не завирайся, я сам слышал голоса! — Александр Вячеславович заглянул в тёмную комнату лаборатории, и лицо его стало растерянным. — Ну, я же сам слышал голоса...
Он потребовал включить свет и начал искать. Не найдя никого ни под столом ни в шкафах, завотделом расстроился совсем, поэтому, когда он увидел оставленную на столе книгу, то почти обрадовался и рванулся к ней:
— А что тут за посторонние книжки? Нелегальную литературу распространяете? Порнуху, небось?
— Справочник по фотографии, Александр Вячеславович. А трогать его не надо, а то руки вымажете в проявителе.
Но было поздно. Шеф уже открыл книгу и тут же закатил глаза, как будто собрался упасть в обморок. В обморок он не упал, а начал чихать. Когда количество чихов завершило второй десяток, Александр Вячеславович выскочил в коридор и, пугая сотрудников фонтанами слюны и соплей, понёсся к себе.
— Это вы специально, это вам так не пройдёт! — донеслось издалека.
Сашка подошёл к книге, стараясь не дышать. Обложка у неё поменялась. Теперь на сером фоне тёмные буквы гласили: "Двадцать пять уроков фотографии", а на пожелтевшем обтрёпанном корешке кто-то его рукой написал: "Эта книга украдена у Александра Пустоветова". Боковым зрением Сашка увидел, как из угла поднялась тень огромной курицы, скользнула по стене и растворилась в потолке.

2

На концерт Моны Сашка, разумеется, опоздал тоже. К его приходу в огромном доме певицы по коврам и узорчатому паркету уже топтались народные массы, причём, несмотря на Сашкины скептические предсказания, пришли подлинные ценители — цвет столичной филармонии. Куда ни повернись, почтенные седины, заслуженные лысины, лауреатские значки, знакомые по афишам и журналам лица. Сашка в своём лучшем костюме на фоне этого пингвиньего стада фраков и бабочек выглядел подобно велосипеду на складе лимузинов. Зато теперь он был уверен, аплодисменты будут — нужного народу хватало.
Мона, дама лет тридцати с большим гаком, обладала пухлыми щёчками и не самой тонкой талией, но в отличии от других оперных звёзд никакие подбородки на грудь к ней не падали. Её тёмное переливающееся платье скрадывало недостатки фигуры и скользило до самого ковра, почти сливаясь с ним. Позади Моны, под люстрой, достойной хорошего костёла, втиснулся симфонический оркестр. Немного поелозив по своим московским версиям страдивари и проверив инструменты, после кивка Моны, музыканты дружно затянули адажио.
Было жарковато, пришлось открыть высокие окна, впуская городской шум и ухудшая акустику, но Сашка ничуть не жалел, что пришёл, и аплодировал громче других. Это был вечер настоящей музыки, пропитывающей сознание слушателей, поднимающей их неведомым восхитительным потоком к небу над ночным городом. Даже старцы, те, кто от "Волшебной флейты" клевал носом собственную грудь, просыпались под овации и присоединялись к общим восторгам.
"Нет, нельзя судить об опере по телевизионным концертам",— думал он. — Голос у Моны замечательный, не зря она и лауреат чего-то, и награждена чем-то. Надо будет сходить на "Цирюльника", "Чио-чио-сан" и "Иоланту". Опера не заводит, как эстрада, но вдохновляет".
Сашка усмехнулся столь радикальному изменению собственных взглядов: ещё вчера все эти Моцарты, Верди, Рахманиновы являлись для него эвфемизмами более крепких выражений, и он, не слыша Мониного исполнения живьём, вредничал в её адрес:
— Пела бы бардов или рок, не вылезала бы из телевизора.
А некоторые из его острот, вообще были на грани приличия:
— И чего Сальери так долго тянул, мне назло, что ли?
Сегодня всё изменилось.
Безусловно, так шутить при Моне он не рисковал. Она — аристократка. Хоть и в первом колене, а всё-таки. Забавно, своё некруглое имечко Мона получила от отца, водителя автобусов. Он боготворил знаменитый портрет кисти Леонардо и считал, что Мона — это имя, а Лиза — фамилия.
Моне её имя нравилось. Оно легко запоминалось, было необычным и подходящим под имидж оперной дивы. Что касается приоритетов в живописи, то в доме Моны картин попросту не было. Вместо них по стенам висели портреты небожителей музыкального Олимпа. Композиторы — единственное, с чего она вытирала в доме пыль без помощи домработницы. А ещё она всячески баловала ленивого боксёра Бакси, перекормленную болонку Пафи и мужа-поэта, Лёвку Савченко.
На самом деле к поэтам Лёвка имел весьма отдалённое отношение. Так его назвали за внешность: на Маяковского похож — больше чем сам Маяковский. Лёвка даже как-то приз получил на конкурсе двойников. А вот его творческое наследие ограничивалось только корявыми эпиграммками по случаю дней рождений и юбилеев. Несмотря на это, по общему признанию мужик он был классный, балагур и хохмач. Короче, Лёвку уважали все. Даже фарцовщики и милиционеры. Последние — на всякий случай. Лёвка — родом из Питера, а в Питере, как известно, родилась не только революция. И, вообще, Питерские — начитанные ребята. Тот же Лёвка, например, не ленится таскать в голове целую библиотеку. Вместе с каталогами и справочной литературой. Сашка, бывало, его спросит:
— Лёвка, французское мерло какого года лучше покупать?
Лёвка — тут же, как из пулемёта выдаёт:
— По данным самих французов, только урожай две тысячи второго — нехороший, это все знают, кроме тебя. Вот ты его и покупай.
— Так а зачем мне плохое вино?
— Оно дешевле процентов на двадцать, а ты у нас такой дегустатор — по вкусу клей от одеколона не отличишь.
Лёвка прав. Сашка действительно не пьёт. В смысле — вино. Для него многочисленные ордена на винных этикетках значат гораздо меньше, чем для корейца медали на груди у Лёвкиного боксёра. Другое дело водка!
Самому Лёвке вино противопоказано — пьянеет от одного названия, и, когда Лёвка начинает читать чужие опохмелительные опусы, выдавая за свои, народ знает, что стакан лучше у него забрать, спрятать и самим спрятаться тоже. Иначе дело закончится выбитыми зубами и полётами рыбы горячего копчения с балкона в городской фонтан.

Любо ли, не любо ли,
A на место прибыли.
А горели трубы ли?
А летали рыбы ли?

Видывали виды ли,
Выли ли на дыбе ли?
То ли долю выдали,
То ли зубы выбили.¹

А вот в хохмах и розыгрышах Лёвке не было равных, хоть он с ними частенько перегибал. Раз Сашка подвозил его на жигулёнке, и Лёвка оставил под сиденьем дохлую крысу. Сашка несколько дней не мог определить источник вони и ездил даже в дождь с открытыми окнами. А Лёвка ещё потом год его подкалывал:
— И чего это у тебя в машине портянками воняет?
С бывшим Сашкиным начальником Лёвка поступил ещё жёстче. Лёвка тогда бегал цеховым технологом на Сашкином заводе, где они собственно и познакомились. К этому времени Анатолий Иванович, Сашкин завотделом, успешно проработал на заводе до семидесяти лет, но с возрастом у него развился настолько сильный склероз, что он, как в анекдоте, забывал застегнуть ширинку. С этой целью старик привязывал прочную тёмную нитку к галстуку, а второй конец к замку на брюках. После процесса в туалете он поневоле поднимал голову, ниточка натягивалась, и занавес закрывался. О склерозе были наслышаны все, включая директора, и потихоньку готовились к последнему пенсионному банкету. А вот об изобретении с ниткой знали немногие. Когда история с ниткой дошла до Лёвки, он тут же последовал за Анатолием Ивановичем в туалет и во время священнодействия у писсуаров рассказал ему анекдот. Старик, забыв обо всём, рассмеялся, поднял голову и... Короче зрелище было не для слабонервных.
Воспоминания, связанные с Лёвкиными розыгрышами, казалось, отвлекли Сашку лишь на мгновение, но, когда его внимание вернулось в помещение, концерт уже закончился.
После концерта состоялся небольшой банкет. Побулькав для приличия хрусталём с неприлично сухим мерло, Сашка отыскал на кухне более знакомый на вкус напиток. Когда через пять минут Пустоветов покидал кухню с сияющими глазами, щеками и куриной ножкой в руке, то был почти счастлив. Никто на его маневр внимания не обратил. Дамы, как всегда, сгруппировались вокруг Лёвки и, открыв рты, слушали байки поэта о последних картинах великого Генны Гурвича, в мастерской которого недавно счастливчик побывал. Лёвка держал в руках уже пустой бокал, и если бы не отчёт о Генне Гурвиче, то он бы точно приступил к стихам.
— И тут Генна достаёт из холодильника совершенно сказочную пол-литровую банку с чёрной икрой, которую ему на днях припёрли из Астрахани...
Если бы рядом с Лёвкой не крутилась Танечка Шашкова, проблем бы не было, но при Танечке Сашка забывал о возрасте за сорок, подступающей седине, радикулите и даже об Танечкином муже — толстозадом хозяине строительной компании.
— Лёва, ну чего ты несёшь? Генна — вегетарианец, не ест ни мясо, ни рыбу, ни яйца, ни икру. Да и встречается он только с Петром Слушко из оперного, таким же гениальным и сумашедшим, как он сам. Об этом знают все, кроме тебя.
Зря, конечно, он поддел друга, тем более Лёвка, как правило, лапшу не вешает, да, видно, и на питерских влияет алкоголь, а ещё более присутствие той же Танечки Шашковой.
Лёвка, не оглядываясь на Сашку, в лучших традициях вестерна, впечатал свой бокал ему в лоб. Саксонский хрусталь, как и положено, вдрызг, у самого Лёвки от порезов ладонь в кровище, а Сашке ничего. Танечка тут же схватила со стола салфетки, очень приятно прижалась к Сашке, стала искать, где бы кровь вытереть, а у него ни шишки, ни синяка. Лёвка от такого чуда протрезвел, извиняться бросился, сам на Сашкин лоб всё косится, не металлический ли.
— Да ладно тебе, старик, забудь, чего не бывает. А лоб у меня с детства крепкий. Табуреткой мы проверять его не будем, но ты просто не представляешь, сколько наш школьный математик об него линеек сломал.
Когда инцидент был исчерпан, Сашка тихонько сбежал в туалет и принялся изучать лоб. Лоб был чист. Ни вмятины, ни царапины. Да ведь и удара Сашка не почувствовал. Неужели ангел-хранитель ему не приснился и взялся его опекать всерьёз? Надо проверить. Сашка зажмурился и со всей силы влепил головой в стену. Но за миг до столкновения в покрытой плиткой панели образовалась большая дыра, через которую Сашкина голова улетела вперёд, едва не оборвав шейные позвонки.
Вверху, в углу помещения обозначилась тень человеко-курицы:
— Я-то, конечно, опекаю тебя, и ты можешь немного поэкспериментировать, но я не всемогущий, если захочешь впрыгнуть в петлю или там под поезд... Короче, не усложняй жизнь ни мне ни себе.
Выйдя от Моны, Сашка пошёл искать свою машину. Именно искать, потому что он не очень помнил, где её оставил. На улице было темно, где-то впереди, в переулке, качались подозрительные мужские силуэты, в такт им покачивались фонари, раскачивая тени деревьев на асфальте и, напоминая, что согласно литературе, в московских подворотнях водится нечисть. Сашке не было страшно. Может, он ещё не совсем протрезвел, а может, полупьяное видение ангела принял за реальность. Во всяком случае, он даже немножечко мечтал, чтобы на него сейчас напали мелкие хулиганы, а он их с ловкостью Джеки Чана поразбрасывал по углам.
Силуэты мужчин дружно загорланили: "По полю танки грохотали..."
"Нет, эти старички хулиганить не будут", — почти разочарованно подумал Сашка.
Одинокая газета прошелестела по проезжей части и застряла, зацепившись за крышку канализационного люка. Всё, как в жизни: плывёшь по течению, потом зацепишься за что-нибудь, на первый взгляд, надёжное, а там, за фасадом — только сборище нечистот.
Машина нашлась достаточно быстро.
Неподалёку выгуливались две девушки. Одна из них стояла в тени и пыталась прикурить, но импортная зажигалка никак не хотела трудиться на московских просторах. Вторая, яркая блондинка, раскрашенная под барби, выводила гвоздём на чёрном "Мерседесе" название женского полового органа из пяти букв.
Сашка обиделся за хозяина "Мерседеса":
— Девушка, вообще-то подписи ставят на документах, а не на машинах.
— Я уже однажды поставила свою подпись в ЗАГСе с таким же импотентом, как ты. Но с тех пор, как мы развелись, мне нравится расписываться на его машине. Должна же быть у девушки хоть какая-то слабость, — она звякнула брелоком, открыла стоящее рядом серебристый "Ауди", задрав голые колени выше ушей, влезла на водительское сиденье, и опять повернулась к Сашке: — Так ты едешь с нами развлекаться?
— Нет, конечно, — Сашка ненавидел наглых, сытых сучек, перекормленных успехом и деньгами.
— Не свисти, я видела, как ты пускал слюни, когда на мою задницу смотрел.
— Это я плевался. Плоские задницы создают во мне эстетический дискомфорт.
Блондинка повернулась к подруге:
— Клава, я же говорила, что он импотент.
— Просто он боится, что ты его, как меня, заставишь хэви металл на полную громкость слушать. Езжай сама, я лучше на автобус пойду.
— Клава, давайте я вас подвезу, — вдруг вызвался Сашка.
— Клава не верь ему, он маньяк, он тебя изнасилует, а потом зарежет, тьфу, наоборот, — тут же прореагировала блондинка.
Эта реплика развеяла последние сомнения Клавы. Она повернулась к Сашке.
— Где ваша машина? Надеюсь, вы не заставляете пассажиров снимать обувь и слушать хэви металл?
Она тоже жила на Пятницком шоссе, чуть дальше Сашкиного дома. Когда он остановил машину у её подъезда, она попыталась всучить ему деньги. Сашка отмахнулся:
— Не могу я брать деньги с соседок , — он покосился в её сторону. Женский силуэт тёмным контуром застыл на фоне освещённого здания. Вдруг он поймал себя на мысли, что даже не знает, как она выглядит: девушка по какой-то причине всё время старалась находиться в тени, и ей это неплохо удавалось.
— На нас сейчас с балкона смотрит мой муж. Если вы не возьмёте деньги, он может решить, что я с любовником. Не нужно меня подставлять.
Когда она бросила деньги на сидение, Сашка заметил, что кольца на руке у неё не было.
— Кстати, меня зовут Ира.
— Не забудьте, Ира, надеть кольцо, а то муж разоблачит, — Сашке было ясно, что она хочет от него отделаться, и это его злило.
Ира, ничего не ответив, пошла к подъезду.
Он сделал последнюю попытку:
— Ира, у вас шея длиннее, чем у диплодока, — на упоминание диплодоков часто клевали любительницы эрудитов.
Она вздрогнула, остановилась и не поворачивая головы сообщила:
— Это ещё не говорит о том, что я тоже травоядная и не могу покусать, — после чего продолжила своё движение в сторону дома.
Сашка проводил её взглядом.
— Фигура что надо. Да и походка самое то. С такой походкой по ферме в валенках не погуляешь. Но что же ей, козе, во мне не понравилось? Ведь не в библиотеку, в конце концов, она ходила с той блондинистой собакой женского рода. А может, у неё и мужа никакого нет? Точно нет! Что-то не видно на балконах никаких наблюдателей с биноклем. А без бинокля и с первого этажа не разглядеть, подавала она мне деньги или притворялась Моникой Левински. Хм. Ну, тогда возвращаемся к первому вопросу: какого чёрта она меня пробросила? Ладно, не фиг мне изображать удивление. Следует признать факт: дамы с подобной фигурой игнорируют водителей древних жигулей. Чёрт! Вынужденно засчитаем себе прокол. Давненько таких срывов у нас не бывало.
Сашка имел определённый опыт общения с замужними женщинами. Одни искали дикий секс на стороне. Они всегда спешили: залпом выпивали стакан дорогущего вина в ресторане, быстро бежали в гостиницу, или к подруге в пустую квартиру, или, что чаще, на заднее сиденье машины. Расслаблялись. Ещё раз расслаблялись. Ставили в биографии птичку: "Да, случилось". Потом приписывали ещё одну: "Случалось несколько раз и помногу". В скобках дописывали: "Есть чем похвастать перед подругой вечером, и пусть она мне завидует". После чего так же быстро исчезали, возвращались в равнодушные объятья сонных супругов.
Другие искали чуткости, романтики, надёжности. Они не спешили. Ждали недорогих знаков внимания и сами чего-то там дарили. Их уши внимали комплиментам и всему тому, что женщины умудряются услышать между строк, а губы то и дело демонстрировали полный комплект зубов — ободряющую реакцию на многочисленные Сашкины остроты. К сожалению, нежные женщины слишком быстро начинали видеть в нём того единственного, которого они ждали всю жизнь. И когда они настойчиво переходили к разговорам о постоянных отношениях, он исчезал. Женщины должны быть подобны сквозняку: надоело — закрыл форточку.
Нет, Ира была другая. Просто, без лишних эмоций указала ему место в конце бесконечной очереди своих воздыхателей. Замужние так не поступают. У замужних даже "нет" больше похоже на "да, немедленно и помногу". А у Иры? Нет, какой там у неё к чертям муж?
Вообще, что-то в последнее время Сашке в любви не везёт. И в карты — тоже. Ну, с картами понятно, он в них не играет, но почему в любви? Вон и туповатая Алёна из копировки игнорирует. А ведь если Сашкин внутренний голос прав, то она должна на луну гавкать от холода, гуляющего по её многоместной пустой кровати.
Вот Лёвке везёт. Даже, если он наполовину врёт, то всё равно собирается приличная толпа любезных его сердцу толстушек, которые, пользуясь Мониным попустительством, периодически знакомятся с просторами их спальни.
Впрочем нет, в Лёвкином случае работает не везение, а закономерность. Лёвка и одеться умеет со вкусом, и остроты всегда наготове:
— Мы, Питерские Владимиры...
— Но ведь вас зовут Лев?
— Лев — это не имя, а страсть, поэтому меня и зовут.
Сашка очень удивился, когда Ира позвонила буквально через несколько дней.
— Вы откуда узнали мой телефон? — Сашка чувствовал себя обиженным и не собирался церемониться.
— А зачем вам знать все женские тайны? — она просто проигнорировала его тон.
— А всё-таки? Вы в милиции работаете или так, в охотку, шпионов ищете?
— Угу, только не шпионов, а симпатичных мужчин. Заманиваю в свою избушку и варю из них борщ мужу.
— Боюсь, на сей раз ему придётся ограничиться щами: мне жена запрещает ходить в незнакомые избушки, — если она врёт насчёт мужа, то почему бы ему не соврать насчёт жены?
Последовала небольшая пауза, после чего Ира добавила нарочито весёлым голосом:
— У вас в машине лежала квитанция из прачечной на имя Александра Пустоветова. Маловерятно, что женатый мужчина пользуется услугами прачечной. На блоге живого журнала некий автор детективов Александр Пустоветов охотно кокетничает с девушками.
— Мало ли в мире Пустоветовых, — перебил её Сашка. — У меня даже компьютера нет. И жена моя - лентяйка — сама стирать не хочет.
— Врать, Александр Пустоветов, нехорошо. Я понимаю, что вы тогда обиделись, и теперь за вас говорит ваша "мстя". Ладно, ежели вам так неприятно общаться с дамой... Может, вы и вправду, как утверждала моя подруга, голубой?
Сашка ждал, что она сейчас положит трубку. Трубка выдержала секундную паузу:
— Ну, так что? Вам ещё не надоело притворяться обиженным мальчиком? — Ира тоже начинала злиться. Похоже, он действительно перегибал.
— Меня это забавляет. Моя "мстя" сейчас от радости "мсцит" на пол крутым кипятком. Признайтесь, вам от меня что-то нужно: поэтому вы крутитесь, как консерва перед завскладом в период тотального дефицита.
— Ничего мне от вас, Пустоветов, не надо. Просто почувствовала себя виноватой. Да и есть в вас нечто такое, женомагнитное.
— Женомагнитное? Неужели, волосатые ноги? Кстати, можете звать меня Сашкой. Даже внуки меня так зовут. Ладно, уговорили. В какой ресторан вы хотите, чтоб я вас пригласил? "Арагви" пойдёт? Часов на восемь?
В ресторан Сашка заявился первый, заказал лёгкий, почти дамский коктейль и приступил к скучному процессу ожидания, одновременно пытаясь вспомнить, как Ира выглядела.
В какой-то рекламе он вычитал, что стены в ресторане расписывал сам Ладо Гудиашвилли. Правда, когда он предложил Ире "Арагви", то думал не столько о великом художнике, сколько о кухне. Блюда в ресторане традиционно изумляли самого придирчивого гурмана.
Серебристые скатерти с тиснённым рисунком, женоподобные бокалы, холодные блики вилок и ножей, разложенных на салфетках в количестве, зашкаливающем требования операционных.
Сашка так и не запомнил назначение всех видов вилок, рюмок, тарелок, щипцов и ложек, хотя в молодости прочёл массу популярных книг, посвящённых этикету. Его бывшая жена Нина прочла только одну, но запомнила и чтила её наравне с библией. А Сашку угораздило заметить, что правила одной из них противоречат правилам другой. Увлечённый поиском истины, Сашка прочёл на означенную тему литературы больше, чем иной кандидат, во время рботы над диссертацией. Последняя книга на застольную тему называлась "Инструкция по приёмам иностранных гостей". Она была размножена вручную, но говорили, что на обложке оригинала стоял штамп "Только для служебного пользования". История со штампом повергла Сашку в уныние: неужели цензура хотела, чтобы остальное население держало вилки ногами?
Полулысые толстые бабки в тёмных до пола одеждах и с неэротично голыми плечами, настойчиво брямкали скрипками и арфами, пытаясь их состроить. Их декольте сияли от водопадов стеклянной бижутерии, намекающей на большие претензии и дурной вкус.
— Так как же выгладит наша Ира?
Сашка не был уверен, что сможет сейчас её узнать. И правильно делал. Темнота — большая обманщица и путальщица.
Тёмно-зелёное платье, причёска, надменная улыбка античной кариатиды. Собственно, вначале перестали брямкать бабки, после чего головы в ресторане достаточно чётко выполнили команду "равнение на дверь", и только потом, в эпицентре всеобщего внимания, по ступенькам сошла Ира. Да, это была она. Блёстки микроскопическими алмазами переливались не только на платье, но и на коже. Зелёные волны ткани плавно катились к полу, огибая небесные формы. Тонкая золотая цепочка нежно приникла к шее, пусть не такой длинной, как у диплодоков, но достаточной для восхищения и зависти. Сейчас, на свету, он наконец сумел её разглядеть. Перед ним стояла главная претендентка на роль Партенос в голливудском блокбастере, этакая звезда первой величины. Да что там Голливуд! Элизабет Тэйлор, в свои лучшие годы, сочла бы за честь носить за ней тазик для мытья ног. Сашка таких тёток боялся, как огня. Даже богинь более скромной категории он предпочитал оббегать десятой дорогой. Мужской инстинкт самосохранения орал в ухо:
— Сашка, идиот, не порти свои нервы и деньги. Сегодня эти задрапированные гарпии не снизойдут до разговора с тобой. Подожди лет десять, когда морщины и грехи заставят их спуститься с облаков, и тогда они сами устроят на тебя облаву.
Десять лет он готов терпеть, а пока Сашка избегал смотреть им в лица, избегал впитывать магические черты, дающие им власть, усыпляющие бдительность подобно опиуму. О да, они умели колдовать. Матёрые мужики становились безвольными игрушками в их тонких аристократичных пальчиках, превращались в набойки на каблуках их босоножек и туфель.
— У меня к вам будет просьба, Саша.
Мужское население ресторана, увидев, до какой жертвы демократии снизошла их королева, передёрнуло затворы, готовясь вызвать Сашку на дуэль, но через секунду расслабилось и горько вздохнуло: пистолеты являлись только частью их воображения.
— Ну вот, я так и знал. Только ради этого вы и разыграли весь спектакль, — Сашка ёрничал. Он заметил, что войдя в ресторан, Ира проверила наличие кредитки и понял, в чём будет заключаться просьба. Однако, почувствовав спиной сверлящие взоры целого ресторана, он растерялся, смешался, понёс чушь. — Так вы работаете актрисой?
— Перестаньте кривляться. В столице клоунов хватает без вас. Я хотела предложить вам феминистский вариант, то есть каждый платит за себя. Мне так удобней.
— Боитесь, что я окажусь назойливым и пытаетесь предоплатить будущую свободу?
— А вы уже определили мою цену?
Только сейчас Сашка обратил внимание на её необычную манеру говорить. Перед каждой фразой она на мгновение задумывалась, будто проверяя, правильно ли будет звучать фраза.
— Ладно, тогда приступим к моей вербовке. На какую страну прикажете мне шпионить? Зарплата валютой или натурой?
— Натурой вы много не унесёте. Заметили наконец мой акцент? Мы с мужем десять лет жили в Мексике, а до того я ещё жила в Америке. Вернулись сравнительно недавно. За это время русский язык в стране сильно изменился, да и мой под влиянием постоянного английского претерпел метаморфозы.
— А почему английского, а не испанского? — Сашка потихоньку начал осваиваться и перестал отводить глаза.
— В Мексике мы работали в ресортах — так называются дорогие курортные зоны. В основном они обслуживают американцев и канадцев, поэтому государственный язык ресортов — английский, национальная валюта — доллары.
— Не кажется ли вам странным, что красивейшая женщина, повергшая к своим ногам экзотических ковбоев в Техасе и темноглазых мачо в Мексике, звонит скромному бедному фотографу с предложением встретиться? Вам же стоит пальчиком махнуть, как победители конкурсов мужской красоты колоннами выстроятся до самых дверей вашего дома.
— Вы опять юродствуете? На экзотику я насмотрелась достаточно. Я их уже от пальм с бананами отличить не могу. Нет, созерцание висящих бананов — не для меня. Захотелось чего-то домашнего, — Ира смотрела ему прямо в глаза, следя за реакцией.
— Например, дубину стоеросовую с сучком в нужном месте. Буратино-переросток пойдёт? Хотя борщ из свежезасоленного любовника — тоже хорошо. Вам какие места больше по вкусу? — Сашка, как и большинство мужчин, всегда был не прочь попошлить.
— Мозги. Похоже, они у вас неплохие, хотя и трусоватые немного.
— Они не трусоватые. Они осторожные, но могут испортить борщ, настроение и воздух, причём, в самый разгар обеда.
— Так вы не советуете?
— В борщ? Что вы, Ира. Ни в коем случае. Только в постель. В больших дозах.
— Звучит заманчиво. Но, коль скоро мы уже сделали заказ, может, для начала, поужинаем?
— И выпьем за знакомство на брудершафт, — Сашка совсем расхрабрился, заказал себе водку, Ире — мускат.
Он смотрел на её пальцы, обнимающие бокал, и чувствовал нарастающую тревогу, пока не догадываясь об её источнике.
— Вы сегодня надели кольцо. А я ведь тогда подумал, что вы просто пытаетесь отделаться от меня, поэтому загнули про мужа.
— Я замужем уже одиннадцать лет.
— У вас кольцо какое-то любопытное, можно взглянуть?
— Любопытное, да. Мне его Гриша, мой муж, в Мексике купил, — Ира протянула руку.
Сашкино чувство тревоги продолжало отбивать там-тамы, но теперь он сообразил почему и сам посмеялся над собой и своей подозрительностью: всё на Ире было подогнано с особой точностью и вкусом, кроме ногтей.
— Чему вы смеётесь, Саша? Моя рука такая смешная? А, поняла, — Ира засмущалась, — вы правы, лак для ногтей не подходит к платью и макияжу, — она убрала руку, — бледно-розовый мой любимый цвет, и я ему редко изменяю.
Сашка вспомнил, действительно, в тот вечер, когда он её подвозил, ногти на руках Иры были покрашены точно в такой же цвет.
— Ира, ну куда же вы убрали руку? Я ещё кольцо не рассмотрел.
— Ну чего на него смотреть? — Ира сняла кольцо и протянула Сашке, одновременно сжав ладонь в кулак.
Но Сашка всё равно успел заметить то, что хотел.
— Ира, а вот если носить кольцо десять лет, или сколько вы там замужем, должен остаться на пальце след. У вас его нет. Вы и вправду замужем?
— Вы что сыщик-любитель? Я когда-нибудь обязательно познакомлю вас со своим мужем. А кольцо я надела специально для вас. Обычно я его не ношу. У нас в семье не совсем привычные для европейца отношения: Гриша не считает супружескую неверность изменой. Секс такой же естественный процесс, как скажем, сон. Почему в таком случае спать мы не стесняемся, а занятие сексом у нас ограничено кучей этических норм? Гриша тоже не носит обручальное кольцо, и я избегаю вникать, где он и с кем.
— Действительно, совсем простые отношения, — там-тамы уплыли к горизонту и затихли, — а я вот перебороть себя не смог. Слишком европеец и ревнивец, поэтому один. Уже давно.
Сашка предложил выпить ещё за всеобщее сексуальное доверие, потом за переход на "ты", потом за красивых женщин, а под занавес они заказали ещё одну бутылку и покинули ресторан. Город ещё не собирался отходить ко сну. Шумные толпы сновали взад и вперёд между увеселительными заведениями, витринами, светофорами, скверами. Сашка с Ирой влились в весёлый человеческий поток и долго гуляли по центру, заходя в каждый тёмный подъезд, чтоб приложиться к бутылке и друг к другу. Но почему-то Ира не хотела расслабляться и готовить себя к следующему этапу сближения. Она краснела, смущалась и убирала слишком настойчивые Сашкины руки.
— Саша, ты нахал.
— Я просто пытаюсь доставить тебе удовольствие в меру своих скромных способностей.
— Не надо спешить. Я к тебе ещё не привыкла.
— Раз ты пришла на свидание к мужчине, то должна получить заслуженное и в должном количестве. И чему только тебя твои экзотические пальмы с висящими бананами тренировали? — удивлялся Сашка. — За умение расслабляться ставлю тебе банан.
— Поэтому и соскучилась по этим, как их, сучконосцам, — отвечала она в тон.
— Какие такие сучконосцы? Это которые сучек носят?
После очередного, особо жаркого поцелуя, Ира всё-таки не выдержала и предложила:
— Саш, может хватит нам шастать по подъездам, чай, не студенты, ведь ты один живёшь?
— А твой муж-демократ тебя не пристрелит, если ночевать не придёшь? Мы и так загуляли основательно, — засомневался Сашка, и тут же подумал: "Неужели и с богинями бывает так просто: раз и уложил?"
— Муж-муж — объелся груш. Поехали, только на секунду заскочим ко мне, я переоденусь, — и, повернувшись к Сашке, добавила, — можно я не буду объяснять причины своих поступков?
Сашка отпустил такси и подождал Иру на улице. Смена декораций у неё не заняла слишком много времени, через несколько минут она вынырнула из подъезда почти в спортивной одежде и кроссовках. К Сашкиному дому они шли быстро, без нежностей и почти без разговоров. В её походку модели вплелось нечто очень спортивное.
— Ир, ты мастер спорта по ходьбе, — Сашка за ней теперь еле успевал.
— Было дело в молодости. Догоняй.
Они уже подходили к подъезду, когда на столбе что-то рвануло и один из проводов, поливая воздух каскадами искр, крутанулся возле Ириных ног. Сашка рванул её на себя и упал на спину в сторону.
— У твоего ангела-хранителя хорошая реакция, — заметила она совершенно спокойным голосом.
— Да уж, неплохая, — почему-то Сашке не хотелось на неё смотреть в этот момент. Во время падения она прижалась к нему спиной и он почувствовал её неестественно крупные позвонки. "Наверное, чем-то болеет," — пронеслась мысль.
В его холостяцкой берлоге пола не было видно. Весь он был завален фотографиями, свитерами, футлярами от линз и объективов, носками, рубашками, пустыми бутылками.
— Когда в последний раз в этот мусорный ящик входила женщина? — Ира по одежде прошла к полке с книгами.
— Давно. Приходила, убрала, за что была с позором изгнана.
— А как же ты различаешь, какие из твоих носков стиранные?
— Кто тебе сказал, что я их стираю? Они пару дней полежат здесь, проветрятся и — вперёд, по-новой, — Сашка начал злиться: "Ну, какое её дело? Мой дом, как хочу — так и живу".
— Саша, за тебя ни одна женщина не выйдет замуж, — Ира тоже начала нервничать.
— Это плохо или хорошо? — Сашка на всякий случай сгрёб с пола всю одежду и сунул в бак для грязного белья.
— Можешь не стараться. Пока не принесёшь справку из санэпидемстанции, никакой любви, — Ира внимательно осмотрела книги на полках. — И книг у тебя мало, — она взяла в руки "Двадцать пять уроков фотографии", книгу, подаренную ангелом-хранителем, и перелистнула несколько страниц.
— Если тебе импонируют эрудиты, у меня есть друг, у него книг, как в библиотеке. И носки на полу не валяются. Хочешь, познакомлю? После него неделю будешь беременная цитатами ходить, — Сашка обиделся в конец и уже был готов избавиться от гостьи. — Естественно, если б я знал, что ваше величество соизволит меня посетить в качестве санэпидеминспектора, я бы и носки по стойке "смирно" вдоль двери поставил, и книжных шкафов натащил.
— "Ваше величество?" — пожалуй это верно. И полки с книгами... ммм — тоже хорошая идея, — согласилась Ира. Действительно, какого чёрта она берётся учить взрослого человека?
Сашка понял её ход и оценил. Ему тоже не хотелось осложнений:
— Может быть, мой кабинет покажется тебе посимпатичней? — он открыл дверь, как она вначале решила, в ванную.
В небольшой комнате вдоль стен толпились книжные шкафы. Паркетный пол застилала не одежда, а ковёр. Посреди комнаты стоял массивный письменный стол; компьютер, тетради и книги на нём располагались в строгом порядке.
— Признайся, тут живёт твой квартиросъёмщик, — Ира не удержалась от шпильки. — Сколько ты ему платишь за это?
— Тут живут мыши и дрессированная моль. В дни, когда подозрительные дамы не напрашиваются нахально в гости, я здесь работаю.
— Так ты же говорил, что работаешь фотографом?
— Фотографом я зарабатываю деньги, а работаю здесь.
Ему очень хотелось произвести впечатление на Иру. Сашка понимал, что такая прелестница могла снять табун поклонников помоложе, поинтересней, да и поденежней, чем он. Значит, надо было как-то доказать ей, что он не табун, что в нём есть нечто такое! Какое — он пока не знал сам. Предложить ей ванну из шампанского? Пошло и неумно. Фигура у него неплохая, но на козырную карту не тянет, так валет трефовый с первыми признаками беременности. Есть ещё один способ. Когда у мужика средненькая внешность, то можно продемонстрировать свою причастность к творчеству, к музыке, к прозе. Ведь он и в самом деле пописывает детективы и, как говорят друзья, неплохо получается.
Весёлые отношения сложились у Сашки с его хобби. Сам процесс его забавлял, заставлял мыслить, читать, благо, университет дал ему неплохую информативную базу и кое-какие логические навыки. Сашка даже тихо гордился собой, своими многочисленными рассказами, нечастыми публикациями во второстепенных газетёнках, тонюсенькой книжечкой, выпущенной на собственные деньги. У него действительно был специфический ум, который из всего потока поступающей информации умудрялся выхватывать и запоминать ключевые явления. Поэтому даже в период подготовки к сессии Сашка не забивал себе голову многочисленными событиями, датами, а только выискивал логику определяющих моментов. Во время экзамена, когда он открывал билет, его метод помогал ему восстановить прочитанное по данной теме, позволял найти между фактами малозаметную, но важную связь. Профессора буквально ахали, слушая неожиданные Сашкины выводы.
Занявшись литературой всерьёз, Сашка попытался использовать свой метод и тут. Однако его блестящие логические комбинации в сюжете пока оценивали только друзья. Ну, правда, какому читателю или редактору хочется копаться в тонкостях чужого творчества? Все хотят видеть пережёванную манную кашу, в которой после второго абзаца ясно, о чём будет данная история и чем она закончится.
Изредка Сашка принимал участие в массовых литературных конкурсах, но никогда в них не побеждал, умные журналы также его игнорировали. Прохладное отношение столичной прессы заставляло его сомневаться в собственных силах — страдать типичной болезнью творческих натур.
Вкус Иры подчинялся общим читательским правилам, был сформирован давно и отнюдь не детективами. Если уж она и восторгалась, то скорее классикой уровня Ромена Ролана, Чехова, Гессе.
Нет, знание того, что Сашка писатель, совсем её не поразило — мало ли какой дурью может мучиться одичавший от одиночества мужик! Она бегло осмотрела содержание шкафов и гораздо более внимательно — содержание стола. "Наверное, так работают полицейские комиссары в зарубежных фильмах", — подумал Сашка и вдруг его осенило: она устроила у него обыск.
— Ира, такое впечатление, что ты что-то ищешь. Неужели мой талант? Подсказываю, посмотри в урне.
— Никогда не видела писательский стол. Интересно ведь, — она даже не пыталась придумать что-либо более правдоподобное.
"Ладно, притворюсь идиотом. Сделаю вид, что ничего не понимаю", — решил Сашка, — посмотрим, что будет дальше".
Но дальше было самое скучное. Ира вдруг заспешила домой, вспомнила про какие-то дела.
"Какие дела могут быть среди ночи? Кто в такое поверит? Похоже, она самая что ни на есть заурядная наводчица? Так у меня и грабить, кроме книг, нечего. Ах, ну да, фотоаппараты".
— Фотоаппараты и дорогую аппаратуру я держу на всякий случай на работе, — Сашка дал ей понять, что она разоблачена.

3

Надежды на то, что Ира когда-нибудь объявиться опять, Сашка закопал на Ваганьковском, поэтому, услышав в трубке её глубокий альт, он не просто удивился, он был сражён:
— Саш, мы устраиваем скромную вечеринку и хотим пригласить тебя, — она говорила так, как будто ничего не произошло, словно их нежные отношения всё ещё в силе. — Я помню о своём обещании познакомить тебя с Гришей.
Он решил бросить трубку, но вместо этого спросил:
— Зачем, ты же видела, что у меня грабить нечего?
— Так значит ты придёшь? Завтра после работы, — она проигнорировала его вопрос.
Он бросил трубку. Нет, он не позволит дёргать себя за ниточки. Решено, он никуда не пойдёт. Однако на следующий день, едва он вошёл в дом, прозвенел звонок:
— Это такси. Мне поручено доставить вас к вашим знакомым. Будьте готовы, через час я заеду.
Объясняться с таксистом Сашке не хотелось, и он отправился наводить марафет.
— Зайду на пять минут, пошлю её к чёрту и уйду.
Сашка даже уговорил себя взять "Двадцать пять уроков фотографии" — книгу, подаренную ангелом, чтоб был повод сбежать, сославшись на дела.
Ровно через час таксист подвозил его к Ириной высотке. Небо уже гасло и вечер из вредности вымазал его в грязно-зелёный цвет. Низкие облака упали на верхушки тополей и приготовились ко сну. Старушки тоже уже покинули сторожевые посты у подъездов, снимали зубы и надевали белое: кто знает, в каком месте их застанет пробуждение?
— Она живёт в 395-ой квартире, на последнем этаже. Я уверен, что вы не заблудитесь. Желаю хорошо провести время, — заученно отрапортовал водитель.
Если у Сашки и появлялась робкая надежда по поводу того, что Ира пожелала его лицезреть с лирическими намерениями, то, увидев дом набитый гостями, он понял: подлую девку-надежду надо душить, резать и топить.
Сашке приходилось бывать в богатых домах, но дом Иры поразил его воображение. Судя по огромным картинам на стенах, хозяева могли себе позволить не только ванну из шампанского. По бескрайним просторам холла с итальянской мебелью дефилировали уже знакомая блондинка — любительница автографов на чужих мерседесах. Её сопровождал мускулистый брюнет, в котором Сашка узнал стриптизёра, прославившегося на всю столицу пьяными скандалами. Недалеко от них, в окружении Моны и кучи незнакомых лиц обоего пола, стоял высокий импозантный мужик лет шестидесяти. Сашка почему-то предположил, что это и есть знаменитый Ирин муж, по её ироничной формулировке, скромный профессор философии. Когда Сашка увидел Мону, у него внутри посветлело: "Значит, всё— таки Ира — приличная тётка, и кроме, как промискуитетом в начальной фазе, ничем другим не грешит, зря я её обидел, зря подозревал во всех тяжких: Мона лишь бы с кем дружить не станет. Собственно, хозяева таких хором грабить меньше, чем государственный банк, поленятся идти. Им мои фотоаппараты — на раз в ресторане посидеть. Сашка, твоя шпиономания до добра не доведёт. Меньше пиши детективов. Между прочим, а почему Мона пришла без Лёвки?"
Пока публика рассаживалась за столом, Сашка всё время косился на Ириного супруга, о котором знал только с её слов, и который, как показалось Сашке, знал о нём с её же слов. Он не думал, что у них такая большая разница в возрасте — лет тридцать — прикинул он на глаз.
— Могла бы найти и помоложе, — возраст — единственное, к чему мог придраться Сашка. Сравнивая себя с профессором, он чувствовал, что проигрывает.
Профессор был высок, подтянут, такому инструктора по кон-фу в кино играть — самое то. Он не жалел деньги для жены, но и себя не забывал. Весь ухоженный, костюм фирменный, галстук с немодной и потому настоящей жемчужиной. Над тёмными восточными глазами умный лоб и причёска, подкрашенная под горячего испанского тореадора. Сашка мог запросто представить какую— нибудь студентку-двоечницу и не двоечницу тоже, согласившуюся в объятиях такого профессора сдавать экзамены. Сашка хорошо помнил, как он нарвался, а потом долго успокаивал свою пухленькую и аппетитную одногруппницу, вышедшую из кабинета завкафедры после одиннадцати ночи. Неиспорченная девочка из деревни, не переставая ревела и повторяла:
— Всё, теперь я проститутка.
Так тот завкафедрой был лысый плюгавенький толстячок с вечно потными ладонями, а Ирин муж — Майкл Дуглас. Однако, понаблюдав за профессором несколько дольше, Сашка обнаружил источники легкомысленной Ириной страсти к похождениям. Чтобы она ни говорила, на какие бы профессорские похождения она ни намекала, все её рассказы — туфта. Дело даже не в том, что Сашка не мог представить себе импозантного профессора, весело хлопающего по попе коллегу с кафедры. Тут другое. Вот он пожал руку вошедшему мужчине. Точно также пожал жене. Так же энергично потряс. Вон блондинка, будто бы случайно прижалась к нему грудью — у него на лице не дрогнул ни один мускул, телом не дёрнулся. Прореагировал, как на шкаф. Даже к Ире ни разу не прикоснулся. Так между супругами не бывает. Подобная индифферентность может означать одно: для профессора любовь к ближнему и к ближней разницы уже не имеет. А, может, и без "уже", может, никогда. Скорее всего, он и явился прообразом гордого носителя висящих бананов. Хренов импотент со стажем, вот уж у кого мужская сила боится покинуть пределы черепной коробки. "Нет, — решил Сашка, — я просто обязан исправить создавшуюся ситуацию. Красивые женщины — всенародное достояние!" От принятия судьбоносного решения кирпич с Сашкиных плеч свалился совсем и, видимо, упал на ногу блондинке, так как она тут же вскрикнула. Правда, оказалось, что это она так смеялась. Встречаются люди от смеха которых хочется завыть.
Ира представила Сашку как начинающего талантливого писателя, после чего Мона расплылась в поощрительной улыбке, а стриптизёр в нахальной и саркастической:
— Пи-и-исатель? Та-а-лантливый? Гы-ы, — как-то растянуто отреагировал он.
— Не думала, что Ирина посмеет тебя пригласить — процедила блондинка и презрительно проехалась по Сашке бронетанковым взглядом.
Иногда некоторые части женского тела не слушают хозяйку; они не только не разделяют её мнение, но и противоречат ему. Пока пухлые губы блондинки совершали наезды в Сашкин адрес, не менее пухлое содержимое её декольте подмигивало ему нахально и недвусмысленно. Сашка с трудом взял себя в руки, чтоб не начать играть с ним в "кто кого переглядит".
— А меня никто не приглашал. Я сам притопал, — соврал он.
— Ненавижу навязчивых мужиков, — отрезала блондинка, одновременно пытаясь выложить грудь на тарелку.
— У навязчивого мужика есть для вас ненавязчивый рецепт: перед тем, как начнёте кормить вашего друга этими тефтелями, подогрейте их в микроволновке, — не выдержал Сашка и тут же пожалел. Блондинка не стоила его внимания, да и связываться с её вышибалой не хотелось. Пусть развлекаются со своим дебилом как хотят, они друг друга стоят — до стриптизёра Сашкин пассаж даже не дошёл.
Профессор постучал ножом по бокалу, призывая выслушать его тост.
— Ну в-в-всё, сейчас нач-нач-нётся передовица для "Правды" на два часа, — как оказалось стриптизёр сильно заикался. Кроме профессора, шёпот услышали все.
— Может быть, тогда вы сами скажете тост? — заступилась за профессора Мона. — Хотя нет. Для ваших публичных выступлений ещё не подвезли стальной шест и пьяных шлюх, — Мона не скрывала своего отношения к скандалисту.
— Друзья мои, — начал профессор, — не стоит сегодня пикироваться. Я пригласил вас, чтобы поделиться некими идеями, над которыми сейчас работаю. Вы, конечно, слышали о модусах философа Спинозы.
— С-С-Спинозы — в заднице занозы, — не унимался кавалер блондинки, и ей пришлось ткнуть его локтем в бок:
— Ты лучше в своей посмотри, там, кроме занозы, ещё кое-что найти можно, — прошипела она.
Намёк оказался настолько грубым и соответствовавшим правде, что даже стриптизёр его понял, обиделся и, хлопнув дверью, ушёл.
— Попсихует и через десять минут вернётся, — успокоила блондинка неизвестно кого.
— Господа, господа, — профессор опять призвал гостей вернуться к философским проблемам. — Так вот, если у Спинозы модусы представляли собой грубое подобие атомов, комбинация которых даёт нам весь спектр материальных объектов, то мои модули выполняют ту же задачу, но в совершенно иной плоскости. Представьте животное, в клетке которого имеется несколько горячих предметов, окрашенных в чёрный цвет. Постепенно у животного развивается рефлекс: если предмет чёрного цвета и определённой формы, то он обязательно горячий.. А если в той же клетке вырастить несколько поколений животных, то рефлекс из условного трансформируется в безусловный или даже в инстинкт. Назовём его модуль. Когда рождается человек, то часть информации он получает генетически, по наследству. Например, необходимость дышать. Часть появляется потом, например необходимость ходить. Часть модулей, многократно проверенных практикой, либо другими критериями, теряют возможность накопления дополнительной информации, превращаются в закрытый кубик, блок, безусловный рефлекс — называйте, как вам угодно. Часть модулей, не прошедшая тестирование, уничтожается, часть так и остаётся во взвешенном положении, с разным уровнем внешних связей. Комбинация модулей даёт нам всё многообразие способов мыслить и, в зависимости от этого, производить какие-либо действия. Тем же модульным способом человек видит. Блоки прочитывают информацию, попавшую в глаз, со скоростью двадцать четыре картины в секунду, соединяясь в мозгу в единое кино. Позже отработанные модули начинают упрощаться и исчезать, что позволяет сохранить в памяти много свободного места. Пока всё понятно?
Сашка готов был поклясться, что никто ничего не понял, хотя главную концепцию он вроде уловил.
— Григорий Мамедович, дорогой, давайте дальше, это так интересно, — наконец нарушила паузу Мона.
— Но почему модули? — продолжил профессор. — Почему не свалить всё в кучу и пусть органы сами разбираются, что им нужно. Ответ состоит в том, что модули занимают меньше места, их легче классифицировать, а значит, поисковые системы мозга сумеют их быстрее найти. Сравните с классами в программировании — та же идея. Наши мыслительные процессы — это манипулирование модулями. Да, каждое новое поколение имеет более совершенный мыслительный аппарат, но в зависимости от того, как там сложено, — он указал на собственный лоб, — меняется скорость обработки информации. А теперь внимание, — профессор разошёлся, почувствовал себя на лекции, — внимание, вопрос. Исходя из сказанного, почему с возрастом мы недоверчивей и хуже воспринимаем новую инфорамцию?
— Некуда её складировать, все ячейки заполнены, — ответил мужик, по виду программист. Вот, наверное, у кого в мозгах всегда подметено, и всё стоит на своих местах.
— Я думаю модули "костенеют," — вдруг сказала Ира. — Из-за большого количества поступающей информации у них срабатывает как бы инстинкт самосохранения. Они закрывают доступ к новой информации и дают сигнал мозгу, дескать, рассматривай информацию в нас как абсолютно верную. Поэтому вы, Григорий Мамедович, любите джаз, а я вполне лояльно отношусь к Дэйв Мэтью Бэнд, — Сашка только сейчас обратил внимание, что Ира к мужу обращается на "вы".
Блондинка открыв рот слушала Иру, она никак не ожидала от подруги подобной прыти. Профессор зааплодировал. Его поддержали остальные.
— Ирочка, ты могла бы читать лекции не хуже меня, — профессор был в восторге.
Затянувшийся тост профессора завершился стройным звоном бокалов и рюмок, через несколько минут уже без тостов рюмки были подняты ещё пару раз, а на последнем этапе культурно-научное мероприятие переросло, как и предполагалось, в попойку. Кто-то принёс гитару, и Мона вначале исполнила несколько вежливых романсов, но позже разошлась и стала петь всё подряд, включая Окуджаву и Егорова.
— Вот это я понимаю концерт, а то Чайковский, Рахманинов! Мона, ты стадионы можешь собирать, если подберёшь соответствующий репертуар, — убеждал её Сашка.
К Сашке за вечер Ира ни разу не подошла, словно он, действительно, заявился без приглашения. Тем не менее в графе "Вечеринка удалась" Сашка поставил "плюс".
Уже в коридоре к нему подошла блондинка:
— А я думала, что у тебя с Иркой роман. Ты меня разочаровал. Но, может быть, ты меня проводишь, я тут недалеко живу, и тогда нам удастся наверстать упущенное. А то от этого импотента, — похоже для неё все были импотентами, а стриптизёр в первую очередь, — ничего хорошего не дождёшься. Между прочим, меня зовут Люся.
"Наверное, Ира наслушалась эту Люсю и, чтоб прикинуться крутой и вульгарной, тоже вешала мне лапшу про импотентов и бананы. Глупые девицы думают, что на провокационное обвинение "ты — импотент", каждый мужик тут же побежит доказывать обратное", — подумал Сашка. Однако блондинка услышала от него то, что хотела:
— Люся, после твоих слов возникает предположение, что ты страдаешь бешенством мозга.
— Ну, положим не мозга...
— Не мозга? Ну, того места, которым ты думаешь.
— Я и это место подождут тебя на улице, но не очень долго.
Уходя, Сашка оглянулся на Иру. Она так и не посмотрела в его сторону: о чём-то сплетничала с какой-то парой и улыбалась. Одной рукой она опёрлась на стол. Тяжёлый браслет соскользнул с предплечья к самой ладони и нырнул краем в сметанный соус.
"Этот бы соус да тебе на платье", — в сердцах пожелал он.
Ира дёрнула рукой. Керамическая посудина перевернулась и послушно побелила ей бедро, но она ничего не замечала и продолжала беседовать с гостями.
Сашка усмехнулся, налил себе на дорожку ещё полрюмки виски и тут же, не закусывая, оприходовал. У холёного эстета, стоявшего напротив, от невиданного акта вандализма белый пиджак сморщился и пожелтел. Он-то налил себе на донышко, полчаса обнюхивал, облизывался, смотрел на свет и вычитывал хитрые буковки на этикетке, обещающие, что виски лучше, чем Джордж Стагг, не бывает, а тут такое.
— На вкус — обычная самогонка. На что только люди деньги тратят? — бросил Сашка эстету и помчался догонять блондинку.
Однако у самого выхода, в затемнённой боковой нише коридора он услыхал негромкие голоса. Мягкий ковёр приглушил звук его шагов, поэтому он сумел подойти к самой нише незамеченным. Мона беседовала с профессором, и по мурлыкающему тембру можно было догадаться о нескромном содержании разговора.
— Ох, напрасно, душенька, вы не верите в мои способности, — пропел профессор баритоном; в самой фразе звучали совершенно нетипичные для него нотки.
— Мужчины чаще хвастаются своими способностями, чем доказывают их на практике, — ответила Мона. Именно эта фраза заставила Сашку притормозить.
— Помилуйте, душенька. Я имел в виду только свои телепатические способности. Например, вы вчера спали, кхе-кхе, в розовой ночнушке.
— Профессор, я же не молоденькая девочка, чтоб ловиться на глупые совпадения. Большинство женщин спит в ночнушках и половина из них — в розовых. Угадать такое, простите, каждый дурак способен.
"Ну, Григорий Мамедович, ты даёшь, — подумал Сашка, — ох, как я ошибся в тебе. А ты и вправду, ходок".
— Что ж, Мона, — продолжил профессор, — тогда я уточню: у вашей ночнушки вверху чёрные кружева, а с боков разрезы. Два дня назад вам её подарил Лёва.
— Неужели Лёва рассказывает такие вещи? — удивилась Мона. — Хотя нет, это невозможно. Он же с вами не знаком!
— А на животе у вас наколка ещё со студенческих времён, — добил её профессор.
Сашка почувствовал себя в положении подслушивающего. Да и Люся заждалась. Сашка тихонько сделал несколько шагов назад, демонстративно закашлялся и прошёл к выходу. Мона оглянулась на него, вначале засмущалась, а потом подбежала к Сашке и выпалила:
— Ты можешь заложить меня своему другу, но это ничего не изменит: Лёвка хороший парень, но какой он мужчина — я просто не знаю, мы никогда не были вместе. И вообще, я ничего плохого не делала.
— Чего тогда ты нервничаешь? Я действительно ничего не слышал. И если тебе угодно, не видел тоже, — Сашка вышел на улицу, подумав: "Ну, Лёвка, хвастун: его послушать, так он пол-Москвы через кровать пропустил".
На улице его ждал ещё один сюрприз. Стриптизёр, как оказалось, домой не ушёл, а слонялся перед подъездом. Видимо, Люся сообщила ему, что провожать её будет Сашка, потому что он резко дёрнул её за руку в сторону и повернулся к сопернику:
— Что, н-не успел хозяин отойти, как ты к-к-к чужим бабам пристаёшь, козёл?
Люся не обиделась, а спокойно отошла в сторону и закурила: если из-за неё сейчас подерутся два мужика, вечер можно будет считать удавшимся.
— Не приставал я к ней, — драться Сашке совсем не хотелось. Не любил он драться и не умел. Последний раз ему пришлось махаться, ещё будучи абитуриентом, да и то с печальными последствиями. В противоположность ему стриптизёр производил впечатление спортивного и задиристого парня; по габаритам он, как минимум, не уступал Сашке.
— А ты не б-боись, я тебя б-больно бить не буду, — стриптизёр пошёл на Сашку, смешно дёргаясь в стороны, видно, подражая матёрым уголовникам.
"Кажется, мой хренов ангел-хранитель про меня забыл. Ладно, будем рассчитывать только на себя", — пронеслось по Сашкиным мозгам, и, когда стриптизёр протянул руку, чтоб ухватить Сашку за ворот, тот с разворота заехал нападавшему по челюсти сумкой с лежащей в ней книгой. Что-то хрустнуло. Стриптизёр отлетел на несколько шагов и схватился за лицо. Из его глаз брызнули слёзы:
— Не бей! Ты что, шуток не понимаешь, — заканючил он.
Сашка удивлённо открыл сумку и посмотрел на книгу: она очень вовремя превратилась в древний фолиант с медными застёжками. Этими— то застёжками он и припечатал челюсть нападавшему. Почему-то Сашке показалось, что за мгновение до удара он пожалел о скромном размере книги в сумке и пожелал иметь нечто посолидней.
Доставшаяся победителю как награда блондинка Люся тут же ухватила Сашку под руку:
— Ну что, пошли?
— Да у тебя тут есть работа поважней. По-моему, я твоему другу челюсть выбил, и надо бы его в скорую затащить, — Сашка тряс рукой: неожиданно потяжелевшая книга потянула ему кисть.
— Больно мне надо. Сам нарвался. А здорово ты его! Бум — и... Ну, ладно мы идём или что?
— Или что. Раз ты не хочешь, я его, того, завезу.
— Нет, я лучше сам, — округлив глаза, завопил стриптизёр.
— Сам, так сам, — миролюбиво согласился Сашка и усмехнулся. — А я-то думал, что руками ты машешь не хуже, чем остальными частями тела.
— Да нет, я шутил просто, — кривясь от боли, оправдывался забияка. Это всё она, Люська. Обещала: "Пугни его хорошенько, дам любым способом".
— Да ты чего несёшь, чучело? Любым способом ты мог брать до сих пор тоже, но что-то не спешил, — Люська подскочила к побитому другу и вдруг вполне спортивно завалила ему в нос.
Тот заверещал от боли, но Люськин кулак оказался слабее фолианта, и уже через секунду стриптизёр совершенно по-бабски вцепился е в причёску, пытаясь одновременно укусить Люськино ухо.
Сашка брезгливо отвернулся и зашагал домой. Против графы "Вечеринка удалась" плюс расплющился в минус. Руки тряслись. Последствия стычки. "Надо было добавить стриптизёру пару раз, точно бы полегчало", — он даже не пытался отгонять от себя кровожадные мысли. Левая рука поневоле сжалась в кулак. Сашка глянул на неё, расслабился и рассмеялся. "Вот, дошёл", — он не раз замечал, как лица и руки у нервных людей, увлечённых своими мыслями, отражают то, о чём они сейчас думают.
Часы на здании отбили одиннадцать. Вокруг стояла вязкая ночь. Многоглазые дома привычно переговаривались, сигналя окнами азбуку Морзе. Однажды он потратил с десяток плёнок на съёмку окон и балконов. За ними жизнь протекала гораздо интересней, чем у Сашки. Гораздо романтичней. Наверное, вон там, за окном с розовыми занавесками и кактусом, русоволосая девушка, устав от одиночества, варит кофе, держа в руке открытый томик Пастернака.

Я исписал не все страницы,
Но дух ослаб и мысль слаба,
И не позволит мне судьба
Из рук у вечности напиться.

Это не Пастернак. Это когда-то он сам написал, представляя себя этаким циником-Печориным. Но с приобретением опыта юный цинизм сменило ожидание чего-то необычного. Ведь не зря он, Сашка Пустоветов, появился на этой земле. Было у него какое-то предназначение. Обязательно должно быть. Должно быть. Должно быть. Мда, только вот уже старость на носу, а он ничего такого ещё не отмочил. А как живут другие? Что их мучает, кроме радикулита? Хоть бы одним глазком заглянуть. Нет, на балкон второго этажа он не полезет. Бог с ними с розовыми занавесками.
— Что? — услышал он вдруг женский голос.
— Я говорю, бог с ними с занавесками. Пусть будут розовыми, — Сашка вдруг обнаружил себя сидящим в велюровом кресле, закутанным в махровый тёмно-синий халат с гербом и с газетой в руках.
— Что ты там говоришь, Саша? Здесь жарится, и я ничего не слышу, — донеслось с кухни.
Оттуда в комнату вплывал роскошный запах лука и котлет. Ещё через несколько минут на пороге возникла сама сковородка, скрывая автора творения по ту сторону двери.
— Котлетки, как ты любишь, дорогой.
— Мррр, — одновременно заурчал хозяин тела ртом и животом.
Сашка начал приходить в себя. То, что он очутился в теле какого-то мужика, сомнений не вызывало. Собственно, он же сам хотел увидеть что происходит за розовыми занавесками. Ну, вот, получи. Как говорится, за что боролся... "Черт! Да это же книга ангела буквально истолковала моё желание, — сообразил он. — А как теперь мне назад? Если сейчас мою бренную плоть, гуляющую без мозгов, собьёт машина, что тогда?"
Слово "собьёт" он уже додумывал в собственном теле. Вокруг опять была ночь, и многоглазые дома продолжали играть азбуку Морзе. Сашка посмотрел на часы. Одиннадцать-ноль-две. Значит, за те десять минут, которые он провёл в чужом теле, мир не сдвинулся ни на минуту. Замер, в ожидании Сашкиного возвращения. Даже нет, не так. Это он, Сашка, вернулся в начальное время, технически отсутствуя в своём теле ноль часов и ноль минут. Замечательно!
Даже лучше, чем замечательно. Можно стоять в толпе и одновременно грабить банки. Опровергнуть такое могучее алиби, как свидетельство кучи людей, не по зубам никаким Шерлок Холмсам. Нет-нет, банки — это скучно. Вот то, что он проделал пять минут назад — гораздо веселее. А ну-ка, книга, давай-ка опять поглядим, что там делается за розовыми занавесками. Где там наши котлетки?
— Где там наши котлетки? — Сашка опять обнаружил себя в тёмно-синем халате. Почему-то собственный голос показался Сашке знакомым до противного. — Может, у тебя и огурчики под рюмочку есть?
— А как же! Для тебя есть всё. — Вслед за рукой со сковородкой в комнату впорхнула Алёна из копировки. Водружённые на стол котлеты удлинённой формой напоминали нечто совершенно неприличное, при этом они продолжали шипеть эротично и аппетитно.
"Ах ты наша скромница! Вот уж никогда бы не подумал. Знай я раньше, что доступ к телу открыт для всенародного посещения, сейчас эти котлетки готовились бы для меня. А то, что сама повариха живёт в нашем районе, делает ситуацию соблазнительной вдвойне. Какого чёрта, спрашивается, я так долго с ней деликатничал, столько времени упустил? Кстати, а кто же её всё-таки расколол? Кто владелец тёмно-синего халата? Вокруг кого она так вертится?" — Сашка стал искать глазами зеркало, но его не было. Пришлось скомандовать телу встать и прогуляться в туалет.
Унитаз, раковина и плитка отливали импортным перламутром. Чёрные трусики из секс-шопа, сохнущие над ванной, огромные махровые полотенца. Вместе с ярко-красными полками и рамой зеркала они надрывно кричали об обеспеченности хозяев.
"Да, много можно привезти для любимой жены, из дальнего плавания в Японию", — согласился Сашка и посмотрел в зеркало. Из тёмной глубины на него взирало самодовольное лицо Александра Вячеславовича.
"Только этого мне не хватало, — от омерзения у него свело челюсти, — хотя... хм, есть идея," — Сашка стремительно вырулил из туалета, в каком-то немыслимом вальсе проплыл мимо стола, наколол по дороге на вилку котлету, и сделав два витка вокруг Алёны, направил ей котлету прямо в рот, не забыв при этом ухватить свободной рукой хозяйку за наиболее выступающие прелести.
— Сегодня будем тренироваться на котлетах.
— Ты, Саша, сегодня такой фантазёр!
Алёна опять покраснела и лизнула котлету. Сашка наконец сообразил, что каждый раз она краснела не от скромности, а от неудержимых желаний. — Кстати, Саша, сегодня твой "друг"-фотограф опять жаловался. Говорил, что ты то, что не тонет, и скоро он от тебя избавится. А мне, так вообще проходу не даёт, то голой зовёт фотографироваться, то замуж. Но замуж чаще.
"Во, заливает! Нет, дражайшие, вы оба из тех, что не тонут", — возмутился Сашка.
— Ещё посмотрим кто кого, — вмешалось тело Александра Вячеславовича. — Пустоветов и вправду пытался сегодня меня отравить. Надо будет позвонить на Петровку, пусть им займутся.
"Ну-ну, я надеюсь, на Петровке сегодня появится дело поинтереснее", — подумал Сашка.
— Так, Алёна, — начал он вслух, — мы не можем пускать наши сексуальные фантазии на самотёк — ибо старик Фрейд нас проклянёт. Сегодня мы объявляем им свободу, равенство и дружбу народов с другими живыми формами. Долой тюремные решётки с тестостеронов! Делаем всё, что нам хочется! Да здравствуют повышение благосостояния и свободная любовь!
— Как ты это красиво сказал, — подтвердила своё согласие Алёна, после чего Сашкиной руке, обнаружившей под халатом Алёны из одежды только загар, ничего не оставалось, как сбросить этот халат на диван.
Ответным жестом Алёна стащила халат с тела Александра Вячеславовича. Удивлёный Сашка обнаружил на себе стринги — трусы, состоящие из одних верёвочек, и женский пояс для чулок. "Ну, — Сашка злорадно усмехнулся, — ну, Александр Вячеславович, держись!"
— Сегодня мы будем играть во всадников революции. Так, нам надо нарисовать лозунг на нашем революционном знамени.
— "Не сыпь мне соль на раны", — ляпнула наугад Алёна.
— Замечательный тост, — поддержал её Сашка.
Он взял помаду и написал у Алёны на копчике означенную фразу, сопроводив её стрелкой, означающую куда эту соль не надо сыпать, после чего провозгласил:
— Будёновцы, по коням!
Алёна, пыхтя от возбуждения, взгромоздилась на спину жеребца в виде Александра Вячеславовича и тот с революционным призывом "Иго-го!", приготовился ринуться на лестничную площадку..
Догадавшись, что свободная любовь Александра Вячеславовича в габариты квартиры не вписывается, Алёна вначале оробела — вдруг на лестничной площадке будет кто-нибудь из соседей, но потом решилась, обозначив согласие вежливой романтической фразой, разбавленной двумя — тремя матерными выражениями.
Сашке оставалось только открыть дверь на площадку... и он не смог.
Весь последний год Александр Вячеславович гнобил его, как мог. Сашка каждый день засыпал с мечтой о скромном празднике на своей улице и вот, когда наконец начальник оказался в его руках, Сашка пожалел: "Несчастный человек. Пусть живет."
Однако Алёна, неверно истолковав заминку кавалера, сползла с его спины и торжественно распахнула входную дверь. Потом взяла Сашку под руку и, мурлыкая марш Мендельсона, потащила наружу.
Стоявшая на площадке престарелая дама с овчаркой на поводке, увидев свадебный кортеж, закрыла собаке глаза. Но тут же передумала, развернулась и, обгоняя своего питомца, бросилась вниз.
Сашка передумал идти наружу. Он попытался ухватиться за стол, но вместо этого сдернул скатерть. Весело звякнули подсвечники и упали на пол. Со звоном разлетелась бутылка первача. Через мгновение комната окуталась едким дымом.
— Пожар, — закричал Александр Вячеславович и выскочил наружу.
— Пожар, — закричала Алёна и попыталсь сделать то же самое, но поскользнулась, упала прямо в лужу с горящей самогонкой и запылала сама.
Александр Вячеславович оказался редким трусом. Саше понадобились неимоверные усилия, чтобы вернуть тело босса в комнату, сбить с Алёны пламя и вытащить её на площадку.
Рев пожарной сирены у подъезда подсказал Саше, что тут в его помощи больше не нуждаются.
Его снова окружали ночь и улица. К дому перед ним неслись пожарные машины, скорая помощь и почему-то милиция. Сашка, как всегда, обвинял во всем себя и ему было стыдно: "Уж если судьбе хотелось наказать Александра Вячеславовича, то пусть бы она это сделала без моего вмешательства". — Сашка с горечью посмотрел на книгу. Она в ответ подмигнула ему глазом со сдвоенным жёлтым зрачком, прорезавшимся на обложке.
— Ладно, хватит приключений, пора двигаться домой.
Видимо, его мысль о доме была понята книгой как приказ, и он очутился в собственной прихожей. Наружная дверь оказалась взломанной, дверь в кабинет — открытой. По полу валялись книги, куски фанеры и стекла. Возле книжных полок, не обращая внимания на Сашку, копошилось нечто высокое и волосатое.
"Неужели Ира действительно наводчица? Неужели она специально выманила меня в гости, чтобы дать возможность подельникам похозяйничать", — бодрое настроение уже который раз за вечер поменяло знак.
Сашка поднял с пола увесистый штатив от фотоаппарата. Штатив хмуро звякнул. Незваный гость повернул голову на звук.
— Я вам не помешал? — Сашка перехватил штатив двумя руками, удерживая под мышкой книгу.
Тень метнулась к окну и вылетела наружу. Нет, не упала, а именно вылетела. Причём, как показалось Сашке, куда-то вверх. Во всяком случае, никаких следов внизу, на земле, он не обнаружил.
Свет заоконной рекламы лишь на мгновение осветил взломщика, но Сашка мог поклясться, что это был ни кто иной, как Григорий Мамедович, муж Иры. Специфическая причёска а-ля Максим Горький делала его голову уникальной. Нет, невозможно было спутать его с кем-либо ещё.
Отыскав в холодильнике бутылку жигулёвского, Сашка уселся в кресло:
— Они ищут не драгоценности и не фотоаппараты. Они ищут книгу, — изрёк он вслух.
Потом откупорил пиво и, не выпуская его из рук, поплёлся чинить дверь.

4

На следующий день завод гудел. Только и было, что разговоры об Александре Вячеславовиче. Даже те, кто не видел, как санитары кутали его в смирительную рубаху, утверждали, что под рубахой он был голым.
— Хуже, чем голым, — многозначительно уточняли другие, пряча ухмылки.
Впервые за много дней Сашка шёл на работу без нервов. Сегодня никто не будет его выслеживать, придираться, запугивать. Книжку на всякий случай он прихватил с собой. Таскать её в руках было неудобно, поэтому он сунул ангельский подарок за пазуху, под ремень — там её особенно не было видно.
— Саша, — погоди минутку, мне с тобой надо поговорить, — кстати, ты сегодня хорошо выглядишь. Не сутулишься, как обычно. Стройный такой.
Сашка спиной почувствовал Алёнино приближение и сжался, как нашкодивший кутёнок: "Успокойся, дурак, она тебя ни в чём не подозревает".
— Так, Алёна, нагибаться вперёд мне мешает живот, назад — радикулит, вот и хожу по стойке "смирно".
— Фу на тебя, — Алёна поощрительно улыбнулась. — Саш, ты слышал, что твой начальничек учудил? Пришёл ко мне голым и стал ломиться в дверь, а когда я отказалась открывать, он пожар устроил. Я естественно хотела милицию вызвать, но меня опередили.
— Ну что ж, твоя версия звучит вполне правдоподобно. Можешь её рассказать своему капитану по возвращении. Кстати, в следующий раз, когда будешь играть во всадников революции, надень кирзовые сапоги со шпорами, чтоб небритые ноги спрятать. И не мотай над головой стрингами. Это тебе не шашка. Вообще шашка и шашни — два разных слова, — Сашка повернулся и гордо протанцевал в сторону лаборатории. Он был уверен, что Алёна провожает его взглядом и не может закрыть рот.
Сашка настолько был доволен своим монологом, что войдя в затемнённую часть помещения, вначале запел "На призыв мой нежный и страстный", а потом громогласно произнёс:
— Дорогой ангел-хранитель, я твоей работой чрезмерно доволен и, если ты мне дашь адрес, я пошлю благодарность твоему руководству.
— Да они и так всё знают, — донеслось из-под потолка.
— Ну, тогда хватит изображать плесень. Давай спускайся, помогать будешь. Мне кучу фотографий напечатать надо.
Человекокурица послушно приземлился на увеличитель и почесал у себя под крылом.
— Что, блохи замучили? — дружелюбно съязвил Сашка.
— Они — проклятые — согласился ангел. Никак избавиться не могу.
— А ты их утопи.
— Это как так, утопи?
— Очень просто, в ванной.
— Не могу. Нам божьих тварей обижать не положено.
— Ну, так страдай, раз не положено, — Сашка подошёл к увеличителю и неожиданно столкнул ангела в бак с водой.
Не ожидавший подвоха ангел спикировал головой вниз с резвостью подбитого "Мессершмитта". Сашка для надёжности подержал его в баке несколько секунд, потом помог выбраться и бросил полотенце:
— На, вытрись, а то ещё кашлять начнёшь. Извини, я воду к твоему приходу не успел подогреть. Зато теперь точно чесаться будешь меньше.
— Вы, люди, грешные создания. Всюду у вас царит обман. Шагу не сделаете, чтоб не совершить зло, — он проигнорировал полотенце, а просто по-птичьи встряхнул перьями, разбрасывая брызги по сторонам.
— То, что я сделал — не грех, а богоугодное дело. Тебе теперь водные процедуры так понравятся, что начнёшь принимать душ каждый день.
— Может, ты и прав, — ангел опять взгромоздился на увеличитель, но на сей раз намертво вцепился в штангу. — Когда между божьими тварями возникает конфликт, начальство не вмешивается, пусть разбираются сами. Но я сюда прилетел не для омовений. К нам поступил сигнал, что за твоей книгой охотятся. Если она попадёт не в те лапы или руки, у человечества могут возникнуть большие неприятности.
— Тогда зачем ты мне её дал? Хранил бы у себя — самому бы спокойней было.
— Спокойней бы не было. Противоборствующие силы есть везде. А главное, наше руководство периодически подбрасывает на землю информацию об изменении в социальных отношениях в виде каменных плиток, свитков, книг, чтобы вы могли подогнать свои законы к новым требованиям.
— А если не подгоним, то твоё руководство устроит новый Потоп.
— Странные вы существа, люди. Думаете вся вселенная вокруг вас вертится. Больше нашему руководству нечего делать, как только людей воспитывать. Есть биосфера. Когда она плохо работает, её пытаются чинить. Иногда шоковой терапией: землетрясения устраивают, потопы. Люди в процедуре лечения занимают очень незначительную часть. Подумай сам, во время Потопа рыб топили?
— Ну, нет.
— А наземных животных?
— Н-н-да... — неуверенно согласился Сашка.
— Да, разумеется, да! Так за что страдали животные, если, как ты говоришь, грешили люди? Любой, даже самый богоугодный поступок, априорно содержит грех. Может быть, ты думаешь наверху не знали, что свежесозданные Адам с Евой первым делом побегут в кусты разбираться, у кого что и для чего выпирает? Знали.
— Погоди, там же вроде яблоко им подсунули для знаний, — вспомнил Сашка курс атеизма из университета.
— Два самых главных яблока висели на Еве, я сам видел. Если их нежно покусывать, — Боря мечтательно закатил глаза, — это величайшие знания! Природа устроена таким образом, что ни одно существо не способно безгрешно функционировать. А Потопы... ну, это как дебаггеры в компьютерной программе. Когда их устраивать — не мне решать. Я даже толком не знаю, кто наверху краны открывает, — ангел понизил голос.
— Ну, как не знаешь? Бог, наверное? — удивился Сашка.
— Ты соображаешь, что говоришь? Богу больше нечего делать, как такой мелочью заниматься. У него таких Солнечных систем — всё небо.
— Как же он всё успевает?
— На то он и всемогущий. Но всё равно, занят безумно, постоянно в трудах. Мы его даже не видели ни разу.
— Как? — совсем удивился Сашка.
— А вот так. Ты часто своего директора видишь? А ведь вас на заводе всего лишь несколько тысяч человек.
— Сложно там у вас. Но хоть кто-то ему помогает?
— А как же! — ангел опять перешёл на шёпот. — Высшие. Я думаю они прямые его заместители. Они же и приборы создают, вот такие, как твой.
— То есть ты хочешь сказать, что теперь я с этим прибором вроде Пророка?
— Не вроде, а Пророк и есть. Теперь задача твоя чистить биосферу, сим уберегать людей от возможной напасти.
— Мда, тут без бутылки не разобраться, — Сашка почесал затылок.
— А что, у тебя есть?
— Странно, — Сашка подозрительно поглядел на собеседника, — впервые пьющего ангела вижу.
— А непьющих ты, конечно, видишь каждый день, — хмыкнула курица. Ангел снял шляпу и стал ей обмахиваться, — душно тут у тебя. К алкоголю меня один художник приучил. У нас, наверху, алкоголя нет, — ангел мотнул головой в сторону потолка, — псалмы только да нектар по праздникам, а у Вэла, художника моего, когда не прилетишь — всегда припасено. Уж я-то повадился к нему. Почти каждый день летал. Чистой души человек. Надёжный. Я ему тоже такой прибор, как тебе, вручил. А на какую рыбалку мы с ним ездили! Летали, точнее, — ангел мечтательно возвёл очи и причмокнул губами. Уха, грибочки, водочка. У нас наверху ГАИ нет, по небу можно летать и нагруженным.
— Я бы с тобой слетал, но в рабочее время никак не могу. У нас с этим строго: на проходной такие церберы сидят — незаметно фиг с два проскочишь.
— Ну, ты даёшь! В конце концов, ангел я или нет? Ты, главное, захвати с собой всё, что надо, остальное — мои проблемы, — он спрыгнул на пол, — давай садись. Только не вздумай перья рвать по дороге — упадём.
— Так тебе же на рыбалку нельзя!
— Это почему же?
— Так тебя как комары увидят, тут же кричать начнут: "Деликатес пришёл! Деликатес пришёл!" — всё рыбу распугают.
— Не закричат. У меня с ними пакт о ненападении заключён: они меня не кусают, а я на них чесноком не дышу.
— Очень они твоего чеснока боятся, — засомневался Сашка.
— Так все вампиры чеснока боятся. Вот с тебя твой начальник кровь пьёт. а попробуй дыхни на него чесноком, знаешь что будет?
— Знаю, — упоминание начальника испортило боевое Сашкино настроение, — с работы выгонят. Ладно, будь по-твоему, но мне надо срочно хотя бы полста снимков отпечатать с последнего торжественного собрания. Вот помоги. Закончим и сразу полетим, — не дожидаясь ответа, Сашка бросился разливать по ванночкам концентрированные химикаты и ругать неизвестно кого, — нет чтоб цветные на автомате нащёлкать, чёрно-белые им подавай, по-старинке.
Ангел оказался сообразительным помощником и вскоре он управлялся с пинцетом не хуже Сашки; самому фотографу оставалось только выбирать кадры и печатать, а проявлял и закреплял Боря.
— Ой, кто это? — ангел достал фото из проявителя и принялся рассматривать.
— Поэт, Владимир Маяковский. Давай печатай: раньше кончим, раньше смотаемся.
Фотография в руках Бори перепроявилась и потемнела.
— Сделай ещё одну, — попросил он. — Это не Маяковский.
— Почему это не Маяковский? Может быть, ты с ним знаком лично? — Сашка напечатал, сам обработал Лёвкину фотографию и подал Боре. — Это дружбан мой, Лёвка. Мне после торжественного надо было плёнку доснять, вот я его и щёлкнул.
— Я его видел.
— Кого его? Маяковского или Лёвку? — Сашка видел, что Боря несколько нервничает, но ему было приятно подтрунивать над ангелом.
— Да Лёвку, Лёвку!
— Это звучит правдоподобней, чем Маяковского.
— Но это было в другой стране. Лет десять назад. Я тогда ещё совсем маленький был. А у Лёвки тогда была другая причёска, с длинными волосами, он был намного старше и не похож на это фото.
— Значит, это был не Лёвка, — резюмировал Сашка. — Как он мог быть в прошлом старше себя?
— Очень просто. Ты путаешь его земные годы с абсолютными. Мне ведь тоже не пятьдесят.
— Это ты, ангел, путаешь. Я Лёвку знаю 20 лет, он никуда дальше Польши не выезжал.
— Ты, человечек, — Боря разошёлся, — ты можешь увидеть отражение вампира в зеркале? Нет. Но это не значит, что его там нет. Я видел Лёвку раньше.
— Ладно, пусть будет по-твоему. Но что с того, что ты его видел?
— А? Ничего. Просто видел. Знаешь, может, ты прав. Может, я обознался. Извини, — Боря ещё раз растерянно посмотрел на фото и непонятно почему сжал скулы.
— В таком случае, мой дорогой Боря, должен объявить, что мы закончили и наш самолёт "Бор и Я" отправляется немедленно. Только по дороге залетим ко мне за спиртным, — объявил Сашка.
— Ну, так давай, садись, не томи душу, — перебил Сашку ангел, — и говори, куда лететь.
Пока Сашка осторожно пристраивался на спине, она увеличилась раза в три. Теперь сверху ангел был похож на сильно разжиревшего птеродактиля.
— Ну что, крепко держишься? — ангел чуть приподнялся над полом и вдруг на манер истребителя вертикально взмыл вверх, сквозь потолок.
Сашка пришёл в себя уже над крышами заводских корпусов. Страшно не было, наоборот, пришло ощущение восторга:
— Эй, ангел, а сколько тебе лет на самом деле?
— Это ещё тебе зачем?
— Ну, если я тебя оседлал, должен я знать: ты старая кляча или молодой жеребец?
— Сейчас узнаешь, по скорости, — ангел развернулся параллельно земле и рванул в сторону Пятницкого шоссе, — покажешь свой балкон. Надеюсь, удочек и стаканов у тебя хватит?
Сашку бросило назад. В ушах засвистело. "Наверное, так себя чувствует артиллерийский снаряд", — почему-то подумал он.
— Мама-мама, смотри, вон курица летит, — какой-то пузырь в Сашкином дворе дёргал за рукав трёхместную даму, чудом уместившуюся в красном трико.
— Не сочиняй, курицы не летают, — ответила всезнающая мама, на всякий случай воздев к небу очи. Но в небе было пусто; путешественники уже успели приземлиться в Сашкиной комнате.
Одним движением Пустоветов сгрёб спиннинги, удочки, содержимое холодильника, бара и мойки, где у экономного хозяина сохли разовые стаканчики, и вернулся на своего Россинанта.
— Мам, мам, а она опять летит, — глазастый ребёнок во дворе снова пытался оторвать маму от изучения журнала мод.
— Отстань, видишь, мама занята.
"Почему это в журнале такое же красное трико на костлявой манекенщице выглядит эротично, а на мне, при моих шикарных формах..." — женщина попыталась оглянуться на свои шикарные формы, но у неё ничего не получилось: шея переливалась в зад, минуя спину. Когда голова, гремя подбородками, вернула себя на место, прямо на фотографии манекенщицы в журнале лежало пёстренькое куриное перо.
— Слышь, Борь, — Сашка толкнул ангела коленями, — мы забыли одну вещь.
— Какую? — Боря притормозил и, если бы Сашка не ухватил свои вещички, они бы продолжили полёт самостоятельно.
— В России традиция пить только втроём и нарушать её большой грех, потому как пьём во имя отца и сына и спиртного духа.
— Не спиртного, а святого.
— Вот и я говорю, — перебил Сашка ангела, — святого духа. Этим духом на нас бывший директор по понедельникам дышал — стоять рядом невозможно было, каждый ходил и открещивался: "Свят! Свят!" Короче, ты не против, если ещё один друг к нам пристаканится?
— Не сочиняй, мы с художником всегда напополам бутылку употребляли.
— Так то с художником. Для художников традиций не существует.
— Признайся лучше, что тебе совестно проигнорировать дружка. Это по-божески. Ладно, на звони, — Борис извлёк откуда-то из-под крыла мобильный и протянул Сашке. Сашка выпучил глаза. Потом взял мобильник и покрутил в руках. Мобильник, как мобильник. С крылышком на передней панели. Моторола. Ну, Боря даёт. Сашка набрал номер.
— Откуда я звоню? А что у тебя на опознавателе написано? Небо? Правильно, я тебе с парашюта звоню. Да, давай на наше старое место. И червей захвати, не забудь. О, спички! Спички возьми. Дам? Никаких дам. Я тебе дам! Гитару? Не знаю, как вы все поместитесь на твоей лошадке, — Сашка вернул телефон Боре.
В этот момент Боря резко пошёл вниз, прямо на Останкинскую телевышку. У Сашки аж дух перехватило:
— Неужели ангелы реагируют на воздушные ямы, — подумал он, изо всех сил упираясь кроссовками в Борины бока.
— Эй, потише со своими шпорами, — обиделся Боря, — синяков наоставляешь.
Он выровнялся, и через две минуты рыбаки уже приземлялись в кусты лозы, далеко за городом.
А ещё через полчаса у воды задымился костерок, а в реку были заброшены удочки с шариками хлеба в качестве приманки.
— На твоей удочке вода смыла хлеб, — прокомментировал Боря.
— А ты откуда знаешь? — Сашка продолжал любовно раскладывать закуску на куске газеты.
— Ангел я, в конце концов, или курица общипанная? — возмутился Боря.
— Да ангел, ангел, — согласился Сашка, — но если мы не наловим рыбы, то как знать, могут и общипать. Барри, дружок мой, который сейчас подъедет, без закуски ну, никак. Так, что в твоих же интересах согнать сюда всю рыбу, пережившую ядохимикаты и нашествия браконьеров.
Ангел Боря подозрительно покосился на Сашку и хмыкнул:
— Ох, еретик, опять хитришь со мной? Ладно. Я пошёл купаться.
И пока фотограф-остряк пытался что-либо вспомнить о водоплавающих небожителях, ангел допрыгал до воды и, промурлыкав: "Гляжу в озёра синие, в полях ромашки рву", — нырнул точно между поплавками.
Ангел не выныривал долго. Пустоветов уже успел испугаться за друга и разделся, чтоб нырнуть следом, да вовремя вспомнил, что плавать-то он не умеет. С лицом Пенелопы, ожидающей Одиссея, носился Сашка вдоль берега минут двадцать, вглядываясь в глубину. Однако, когда Боря отфыркиваясь вынырнул, Сашка отвернулся и сделал вид, что всё это время спокойно занимался хозяйством:
— Ты чего это так долго? Божьих тварей, клопов, небось топил.
— Вот теперь начнёт клевать, — не обращая внимание на шпильку, радостно сообщил Боря.
И только он это произнёс, как его удочку согнуло дугой, и на крючке забился приличный окунь. У Сашки тоже поплавок задёргался. Он подсёк и выдернул из воды пескаря:
— Не позорься, дурило, отпусти меня с богом, — невежливо попросилась рыбёха.
Не повезло ей: Сашка не знал рыбьего языка.
— Без мелкой рыбы уха невкусная, — важно изрёк он, цепляя пескаря на ивовый прутик.
И тут начался Клёв. Казалось, что рыба из всех окрестных водоёмов выстроилась в очередь к крючкам и бросалась на них независимо от того, есть там наживка или нет. Удочки работали не переставая. Вскоре вся трава вокруг дышала серебром. Сашка не успевал нанизывать рыбу на кукан и бросал в траву так. Один слишком старательный ёрш, сам выпрыгнул на берег и изо всех сил, отталкиваясь хвостом, пополз к общей куче.
— Кажись, я перестарался, — изрёк Боря глядя на середину реки.
Из подступающей темноты вечера к берегу, рассекая рябь, летел чёрный плавник.
— Акула, — ахнул Сашка.
— Ага, она. Будем ловить или хватит?
— Хватит! Хватит! — испуганно согласился Сашка и поспешно отскочил подальше от воды.
Словно услышав Сашкину команду, рыба успокоилась и, высокомерно отвернувшись от наживки, поплыла рыбьим брассом к насиженым местам. На речку накатывалась ватная тишина, прерываемая редким криком чаек и шёпотом воды.
Затрещал мотор, и прямо у газеты с закуской затормозил мопед с бегемотом. Бегемот лихо соскочил с транспортного средства и разделился на Барри, зачехлённую гитару и некое стройное создание с лохматыми бровями и ресницами. Стройное создание было единственным из прибывших объектов, способным уместиться на маленький мопед. Как остальные две составляющие умудрились туда влезть, оставалось загадкой: сам Барри, огромный волосатый мужик, кожаной безрукавкой и татуировкой, напоминавший американских рокеров, да ещё гитара в твёрдом самодельном чехле объёмом с торговку одесского разлива.
Глядя на Барри, ни одна душа бы не заподозрила, что менее тридцати лет назад он был самым юным лауреатом международного конкурса виолончелистов, на концерты которого собиралась вся Москва. Но потом, закончив с красным дипломом Гнесинку и, умудрившись за годы гастролей переругаться со всеми ведущими концертмейстерами столицы, Барри плюнул на золочённые лавры музыкального гения, сколотил небольшую группу и начал ездить по стране с эстрадными концертами, оставляя после себя довольных зрителей и беременных красавиц. Когда количество красавиц с испорченной фигурой и репутацией перешагнуло за второй десяток, незадачливый музыкант с удивлением обнаружил, что расходы на аборты и моральную компенсацию перекрывают его в общем-то неплохие доходы. Тормозить уже было поздно: в разных концах страны появились четверо малышей, жаждавших назвать его папой. Некстати взыгравшее в нём отцовское чувство, обязало Барри честно помогать детишкам и их мамашам. Малыши росли, их потребности росли ещё быстрее, поэтому Барри приходилось крутиться, как белке в колесе. После очередного осложнения на сердце, он взял тайм-аут в концертной деятельности и поехал навестить одно из чад.
Чада не оказалось. В смысле, вообще, физически. Пострадавшей красавицы — тоже. Для периодически высылаемых ему фото был использован соседский малыш. Как пояснила несостоявшаяся тёща, за удовольствия надо платить:
— Ты в Москве денжищи лопатой гребёшь и пропьёшь их всё равно. А мне надо мой курятник перестроить, я и так в долги влезла. Неужели тебе жалко пожертвовать на богоугодное дело? — курятником она назвала двухэтажный кирпичный особняк, благоустройством которого вынуждена была сейчас заниматься.
Сама красавица встретиться с ним тоже не смогла: вот уже несколько лет, как она с мужем-бизнесменом доила нефтянные жилы где-то на Ближнем Востоке. Пообещав тёще, что следующее их свидание состоится в суде и кляня себя за доверчивость, Барри решил провести инспекцию. Из четырёх оплачиваемых малышей в наличии оказался только один, да и тот появился на свет задолго до романа с его мамашей.
На радостях, что его эпопея с алиментами закончилась, Барри пил три дня, после чего простил всех виновных. Теперь уже они, чувствуя за собой грешок, подкармливали "алиментщика", пересылая ему то сухую рыбку, то яблочки. А год назад перегнали мопед из Пейсах Тыквы. Не новый, правда, зато хондовский.
Закрепив мопед и прихватив в охапку гитару с девушкой, Барри подковылял к берегу.
— Эй, Сашк, давай хоть научу тебя рыбу ловить. Где ты там? "Рыбаки ловили рыбу, а поймали ра..." — Барри глянул на площадку, заваленную рыбой, да так и застыл с полуоткрытым ртом. Через минуту, отойдя от шока и сглотнув слюну вместе с влетевшим в рот комаром, новоприбывший выдавил:
— За последние двести лет из этой лужи ничего, кроме ершей, ещё никто не сумел достать. Ты что, браконьер несчастный, ограбил рыбный магазин?
— Нет, ангела.
— Какого такого ангела? В мире я знаю только одного ангела — Соньку, — Барри махнул головой в сторону доставленной им девицы.
— Значит, познакомься со вторым.
Чуть подгибая колени, рядом приземлилось доказательство.
— Это и есть мой ангел-хранитель, — представил Сашка Борю.
Барри опять застыл с полуоткрытым ртом. Если бы комар не был зверски проглочен минуту назад, у него сейчас был бы шанс на побег.
— Сашка, ты меня разыгрываешь? Это каскадёр? Ангелы такими не бывают, — к Боре он боялся повернуться.
— Меня зовут Боря. Я — ангел, — добил его тот.
— Да-да. Я — Барри. Очень приятно, — он попытался пожать ангелу ногу, так как рук под крыльями не было видно.
Боря выпростал руку из-под крыла и похлопал Барри по плечу, как бы уточняя, какую часть тела при знакомстве трясут, чем напугал музыканта ещё больше.
— Ладно, снимайте свои водолазные шлемы. Тут ГАИ нет. Мы ловили рыбу, а твоя задача почистить её и сварить. Соня с удовольствием тебе поможет.
Сашка входил в тот очень узкий круг людей, которым Барри позволял определённые вольности по отношению к своей особе, поэтому обычно капризный интеллектуал и любимец муз Барри не стал спорить. Тем более, что готовить он умел и любил.
Разлили. Над водой поплыл запах алкоголя.
— У меня есть дома рюмки тоже, но я предпочитаю стаканы, они несут на себе какой-то особый романтизм, — огурец, которым захрумкал Сашка, невежливо нарушил тишину.
— Мне эта идея тоже приходила в голову, но я предпочитаю стеклянные разовым, — Боря презрительно посмотрел на цветастый стаканчик в своей руке, — а вообще я хотел сказать немного о другом, — ангел раскрутил стакан и махнул содержимое не глотая, в один бульк, так, словно полжизни практиковался под ларьком пиво-воды. — В нас забито с детства, что алкоголь — главный враг человечества. Но те, кто нам об этом говорил, своим личным примером доказывали обратное. Я согласен, алкоголь в чрезмерном количестве вреден, тем не менее, при нашей форме социального общения он, как пожатие руки у рыцарей, означающее "Ты меня уважаешь?" А вот для обсуждения того, что мы пьём, вообще отдельный тост требуется.
— Итак, — начал он после того, как Сашка заполнил стаканы, пока мы молоды и пьём много, то пьём всё. Когда мы узнали из книг, что Хеменгуэй, употреблял виски, а Штирлиц непатриотично предпочитал французский коньяк немецкому шнапсу, мы попытались приобщиться к героям хотя бы посредством алкоголя и начали пробовать. Я перепробовал много. Из моего опыта: чем ближе виски к самогонке, тем он дороже. Для меня какой-нибудь пятнадцатилетний Бартонс Бурбон за полста баксов ничем не лучше первача из-под Вязьмы. С коньяком — другое дело, бренди, если это молодой коньяк, я просто пить не могу. V.S. "Реми Мартин" не сравнится с V.S.O.P. Удивляюсь, когда это Юлиан Семёнов успел всё перепробовать.
— А я как-то хвалёный французский Камю попробовал, они на нём даже год не пишут, он у них весь не менее десяти лет выдержки, — вмешался Барри, — и мне не пошёл.
— Кстати, мне тоже, — согласился ангел. — А вот водка...
— Я небольшой эстет, — перебил его Сашка, — но я считаю, что водка должна драть. Мягкие водки типа "Абсолют", "Серый Гусь" — это извращение. Керосин. Я вот как-то попробовал водку из Бреста. Дешёвая, зато как наждачная бумага — чувствуешь что пьёшь. Правда, утром башка отваливалась, но кто вечером думает об утре?
— А у меня как-то поклонник был, американец. Так он только пиво пил. Мексиканское с лаймом.
Первая бутылка опустела с невероятной скоростью. К тому моменту, когда начали разливать вторую, подоспела уха и, отведав её, Боря долго в восторге чмокал губами, а потом предложил выпить за здоровье повара.
— Даже Степанов — заморский повар, что уху из стерляди с угрями делал, и то так меня не ублажил.
— Это какой же Степан? — настороженно уточнил Сашка. — Который в четвёртом цеху атаманит?
— Ага, атаманил. Разин его фамилия. Он потом погорел из-за девки. Как и я.
— И я тоже из-за девок, — согласился Барри, — но это священный огонь, — вдохновлённый алкоголем и комплиментами он достал гитару. Сашка сразу узнал немецкую "Музиму", о которой в их дворе мечтал каждый пацан, да мало кому она была по карману. Гитара уже видала виды, дека покрылось трещинами, тем не менее, она не растеряла глубокие бархатные звуки, типичные для "Музим". Несмотря на многолетнюю дружбу, Сашка никогда не слышал, как Барри поёт: Барри был слишком большим музыкантом для выступлений в мужском нетрезвом кругу. Его сегодняшнее стремление попеть объяснялось желанием произвести впечатление на Соньку, и только. С другой стороны, Пустоветову тоже совсем не хотелось толкаться в поездах и автобусах, мчаться куда-то в Питер с единственной целью — поорать в рядах фанов знаменитого друга.
"Пусть за ним ездят такие, как Сонька", — Сашка покосился на девицу и сразу же отвернулся в сторону с твёрдым решением: близко к ней не подходить. Во-первых, ей было от силы двадцать, во-вторых, хотя выглядела она весьма на уровне, стройная, с хорошо обозначенными бёдрами и эротично нависающей верхней губой, но в лице и в жестах проскальзывало нечто нагловато-вульгарное. С такой однажды по-пьянке переспишь, потом она будет у тебя в спальню двери ногами открывать, и отделаться не сможешь. А кроме того, ему показалось, что Боря знал её раньше: ангел незаметно пялился на Соньку, пережёвывая её глазами.
— Саша, ты что-то хотел меня спросить? — грудь девицы плоская, как у австралийских аборигенок, и не отягощённая знакомством с лифчиком, вопросительно развернулась в его сторону.
— Хотел уточнить, может быть, по вам когда-нибудь проезжал каток? — Сашка даже не пытался быть вежливым.
— Нет, тяжелее Барри никто, — несмотря на возраст, Соня оказалась умной и циничной.
"От таких девиц надо бежать и спасать друзей", — Сашка похвалил сам себя за верную оценку. Тем не менее, когда она повернулась, он почувствовал себя на краю бездонной пропасти: в ней было нечто такое, что пугало и притягивало одновременно.
— Соня, вы москвичка? — он попытался перейти на дружелюбный тон.
— Москвичка, хотя мамашка перед тем, как лечь под танк, говорила, что в моём папашке течёт целый Днепр украинской крови.
— Мама погибла, что ли? — не понял Сашка.
— Ага, от любви. У неё второй муж размером с танк, она как ляжет, сразу гибнет.
— А, так это у вас родовое. Вы под каток, маманя под танк, — не удержался Сашка.
Ответить Соня не успела, так как Барри наконец запел. К удивлению Сашки, Соня подхватила песню, и они запели на два голоса, да так здорово — похлеще, чем на ином концерте. Сашка сам немного брынькал на гитаре, поэтому оценил в полной мере и джазовые проходы, органично вплетающиеся в тему, и оригинальные повороты самой темы.

... И нет богов, а жизни столько,
сколько выдержать смогёшь.... ²

Сашка захлопал в ладони изо всех сил:
— Ну, молодцы. Ну, здорово! Мужик, не зря тебе девки сиськами овации устраивают на концертах. Ты великий поэт и композитор!
— А это не моя песня, — Барри продолжал перебирать струны. — Это Сонькина песня.
Соня смотрела в сторону, будто говорили не о ней, но было ясно, что она рада поставить Сашку в глупое положение. Её сияющая физиономия однозначно издевалась над ним: "Ну, что, старый хрыч, съел? А ведь ты принял меня за рядовую шлюшку?"
То, что Соня классный поэт и музыкант, шокировало его не меньше, чем Барри появление ангела. В полупришибленном состоянии Сашка слушал следующую песню, тоже Сонину, потом ещё, потом несколько песен Барри, потом опять Сони.
Наконец Барри сделал перерыв, и компания вернулась к водке. Сашка предложил тост за великих музыкантов, Барри и Соню, а ангел расчувствовался и изрёк:
— Барри, если бы ты был женщиной, я бы согрешил выпить с тобой на брудершафт. А так разреши мне выпить с Соней.
— Я не возражаю, — ответила за Барри Соня и как-то странно посмотрела на Борю. В этом взгляде присутствовали скорее некое злорадство и вызов, чем признательность за комплимент.
И тут добродушный Боря, противореча собственным словам, ответил ей аналогичной злой ухмылкой и отвернулся. Несмотря на полутрезвое состояние, обмен уничижающими "любезностями" между Соней и Борей, не ускользнул от внимательного Сашкиного ока, и чтобы как-то разрядить возникшее напряжение, он накинулся на ангела:
— Ах ты мелкое пернатое, мало тебе тёток наверху, так ты ещё к нашим пристаёшь.
Однако Соня сама подошла к Боре, сняла с него шляпу и высокомерно чмокнула в лысинку, как будто плюнула. Боря на мгновение замер, потом поднялся, посмотрел в небо и вдруг стал расти, расти, расти, раздался в плечах и вытянулся вверх метра на два с половиной. Его шляпа-недоразумение исчезла. Вместо неё за плечи упали длинные светлые волосы, заплетённые по сторонам в десятки косичек. Неуклюжие ного-руки исчезли под складками длинной одежды. Где-то возле шеи загорелся белый огонь, и вот уже он весь сиял матовым светом, перекрывая яркость костра. Ангел светился всё ярче, разгоняя мрак, и длинные тени уносились за плечи сидящих вокруг него людей. Из-за плеч распахнулись парусами четыре огромных крыла. Крылья медленно колебались, приподнимая его над землёй.
— Я не пернатое, — голос звучал объёмно, откуда-то сверху. В нём появились непривычные для Бори холод и высокомерие. Посмел бы кто-нибудь назвать его фамильярно Борей теперь? — Я — Архангел. За любовь к людям я был поднят к небесам. За любовь к смертной был низвергнут и разжалован в рядовые Хранители. Мне оставили шанс восстановить свой статус. Даже не отобрали парадных одежд. Требование одно: я должен смириться. Признать, что любовь к недостойной женщине — порочное чувство. Но сама по себе любовь к женщине — величайшее из благ и не имеет значения, какая она заоблачная или подлая. Небесные твари должны страдать не менее земных. У каждого существа в этом мире есть свою предназначение. Моё — любить. Нет в мире ничего могущественней любви. Пред ней склоняются и цари, и ангелы. Бог — это в первую очередь любовь.
Архангел замолчал, стал бледнеть, рассыпался на прозрачные снежные хлопья, оставив вместо себя сутулого, маленького ангела Борю, похожего на нелепую курицу.
— Давайте выпьем за любовь. Барри, Соня, вы не ангелы, но поёте ангельски.
Боря воодушевлённо выдул стакан до дна, после чего попытался сказать что-то ещё, но язык не слушался. Последние слова он произнёс с замедлением, как засыпающая старая пластинка патефона, переходя на бас, его глаза закатились под веки, и он, вяло царапнув траву руко-ногой в тщетной надежде удержать вертикальное положение, упал на бок, не сгибая колен. Но ещё раньше, чем он достиг земли, воздух над площадкой завибрировал от храпа.
— Оказывается, ангелы вырубаются мгновенно, — сочувственно произнёс Барри.
— Конструкция у них такая, — согласился Сашка.
— Но мужик он хороший, — добавил Барри, повторяя движение ангела "на боковую", правда, из положения сидя.
Через секунду его храп присоединился к храпу Бори. С окрестных кустов поднялись встревоженные стаи воробьёв.

5

Пустоветов проснулся от того, что его голова стала совсем лёгкой и готовилась взлететь. Но без туловища. Там, где-то в животе, наоборот, ползал тяжеленный осьминог и порывался выйти наружу. Звонок в дверь напомнил Сашке, что рыбалка закончилась ещё вчера, и он находится не в зарослях лозы, не у чёрта на куличках, но у себя дома. А кроме того, хоть он пытается не реагировать, в дверь звонят уже четвёртый или пятый раз.
Он для верности помотал головой, зевнул, матюкнулся и, завернувшись в простыню на манер древнегреческой скульптуры, уныло побрёл к двери.
В неё уже стучали, причём невежливо; каждый удар отдавался в голове эхом. Сашка открыл замок, но цепочку не снял и удивился способности такого дохлого существа, как Соня, а это была именно она, создавать шум, несоразмерный ни с её габаритами, ни с временем суток. Сашка не собирался задаваться вопросом, как она его нашла, а догадки типа: "Какого чёрта ей надо?" вообще вызвали приступ мигрени.
С момента торжественного закрытия рыбалки прошло всего несколько часов, а она уже успела сменить макияж на ещё более вульгарный: кожаная юбка, едва закрывавшая интимные подробности нижнего белья, дополнялась яркоразмазанными губами с глазами, расписанными веником.
Сашка с третьей попытки снял цепочку, и Соня попыталась проскользнуть внутрь, но он опустил локоть, изображая шлагбаум.
— Теперь, после того, что между нами было, начнёшь притворяться склеротиком и Незнайкой в Солнечном городе?
— Я никогда не запоминаю соседей по вытрезвителю, и вообще с малознакомыми девушками меня всегда разделяет презерватив.
— А ты посмотри внимательней — сразу протрезвеешь, — Соня не собиралась сдаваться. — Ну, посмотри. Посмотри! — Соня подняла лицо.
— Ну и что я должен увидеть? То, что ты позировала Кандинскому? — последнее слово он не договорил. Что-то заставило его внимательно вглядеться, увидеть ускользавшее от его внимания весь вчерашний вечер. К нему опять пришло ощущение, что он смотрит с балкона телевышки вниз. Даже нет, не смотрит — падает: у Сони были Нинины глаза, Нинин рот, да и ещё множество мелочей от его бывшей жены.
"Сашка, поздравь себя, ты — полный идиот. Провёл вечер в обществе собственной дщери и не узнал её".
— Сонечка, это ты?
— Батяня, — процитировала Соня басом старинный мультик. — Только обниматься не лезь. После двадцатилетнего перерыва это будет выглядеть, как инцест, — девица наконец проскочила в комнату, впрыгнула в кресло и, сбросив Сашкину одежду на пол, закурила.
— Сонечка, я в суде...
— Я всё знаю. А сколько раз ты пробовал обжаловать решение суда? Не надо, не вертись, как бобик под трамваем, комиссии обезпапиных детей всё ясно.
— Когда ты ходила в садик, у тебя была оранжевая шапочка и белые варежки. А в школу в первый класс ты единственная пришла в первый день без портфеля...
— Да, на второй день мне подарила портфель классная, Ольга Сергеевна. Сказала, что от ангела. А ты откуда знаешь? Ах, ну да, ангелом был ты. Себе квартирку, машину, а дочке портфельчик, на, доченька, подавись. Некоторым мужикам можно держать ширинку растёгнутой только тогда, когда она уже безопасна для окружающего населения, а подобным тебе нужно застёгивать замок, желательно пудовый.
У Сашки затопило глаза. Давненько с ним такого не было. Радость от встречи с дочкой смешивалась с обидой за необоснованные обвинения. Но оправдываться он не хотел да и не мог. Всё равно она была права. Первые годы после развода он часто ездил посмотреть, как там дочка, но потом участковый его предупредил, что в следующий раз он будет подглядывать за ребёнком через решётку. В мире все ходили под богом, а в деревне под агрономом.
Соня продолжала высказывать свои обиды будничным сонным голосом. Было ясно, что обвинение окружающих в собственных неудачах входило в её привычки:
— Нина утверждала, что ты умер. Ага, лётчик-испытатель, разбился в блин по заданию родины. Так всегда говорят, и я знала, что это неправда, но старалась верить. Легче поверить, что папашку закопали в кремлёвскую стену, чем в то, что ты ему на фиг не нужна. Однажды я нашла у неё твою фотографию. Вы там вдвоём, на площади, перед ЗАГСом. Я порвала её, а она потом Бегемотовичу скандал закатила — думала, что он.
Сашка сообразил, что Бегемотовичем Соня называет агронома.
— Доченька, а почему ты маму Ниной называешь? У меня нет причин на неё молиться, но тебе она мама всё равно.
— Нина. И не будем больше об этом, — в глазах у Сони проскочили молнии.
— Хорошо, не будем. Доченька, можно я буду называть тебя доченька? Как ты жила это время? Ты где-то училась? Ты такая красивая. У тебя, наверное, полно женихов.
— Ах, теперь уже я не сучковатая, а доченька и красивая, — Соня скривилась. — Я видела, как ты на меня вначале посмотрел. Женихов у меня нет. Был один, да слинял. Не нужны они мне. Когда у меня кончаются деньги за концерты, а их не так много, я нахожу самца с кошельком и сообщаю ему об этом. Ну-ну, скажи, как это называется. Ладно, не напрягайся — грыжа будет. Я сама знаю, но в стране, в которой всё делается через зад, можно зарабатывать аналогичными местами.
Пока Соня вываливала на Сашку всю накопившуюся злость, он на автопилоте сварганил пару бутербродов, помыл несколько яблок, вскипятил в турке кофе и разлил по чашкам.
— Давай, дочка, завтракать. Ты голодная, небось, вот и ругаешься, — Сашка пододвинул её вместе с креслом к столу.
После первого глотка кофе голова у Сашки стала приходить в норму, заполняясь извилинами и их содержанием. Он вспомнил наконец, как утром они с ангелом летели домой, укрытые от нескромных глаз подушками тумана, как оба чуть не заснули прямо в воздухе. Кстати, сколько же они спали? Час? Полчаса? Сашка глянул сквозь приоткрытую дверь в кабинет. Там, на диване бесформенной кучей перьев лежал Боря и притворялся спящим. Не мог он не проснуться от шума, произведённого вторжением Сонечки.
— Ладно, пусть валяется, во всяком случае не будет путаться под ногами.
За окном облака, чем-то смахивающие на Борины перья, лениво направлялись в сторону рая. Начинался рабочий день. По улице, пугая спящих водителей, промчалась пожарная.
— Началось с того, что я оказалась ведьмой, — неожиданно произнесла Соня.
— Кто бы сомневался, — как будто про себя отреагировал Сашка. Получилось не совсем вежливо.
— Ведьмой от слова "ведать", а не от "баба яга"("баба-яга"), — уточнила Соня.
— Ты меня не поняла, я имею в виду, что было в кого, — перебил её Сашка.
— Не перебивай. Да, мне было в кого, но не в Нину, а в тебя.
— Я тоже себя имел в виду, — опять перебил её Сашка и посмотрел на Соню, — в детстве, если я смотрел в спину человеку, он спотыкался или поворачивался, да и ещё делал кое-что по-мелочам, но потом разучился.
— Ты не разучился. Это не уходит. Засыпает на время, как куколка у бабочек, но потом появляются обстоятельства и... — Соня подняла руку. Яблоко нехотя разогналось и прыгнуло ей в ладонь.
Сашка молча посмотрел на яблоки на столе, потом на дочку. Он почти не удивился. За последние несколько дней вокруг него, как сговорившись, крутились ангелы, ведьмы, летающие профессора, яблоки и другие странные объекты.
— Я...
— Так ты собираешься слушать, можно сказать, историю всей моей жизни или будешь болтать сам? — Соня спросила почти миролюбиво и, пользуясь тем, что Сашка промолчал, продолжила: — Короче, жил-был ангел. Когда он подрос и оперился, то умудрился прорваться в зону, назовём её нулевой, и выкрасть оттуда прибор, исполняющий желания.
Сашка похолодел. За всё это время он ни разу не вспомнил о книге, и мог её запросто потерять. Он механически похлопал себя по животу и, убедившись, что она на месте, успокоился. Соня отметив про себя его движение, усмехнулась:
— О приборе наш ангел узнал от родителей, которые, в своё время, в Мексике сражались против местных божеств и умудрились запереть противника в деформированном пространстве. В качестве награды за победу им было позволено прочесть клинопись, рассказывающую о приборе желаний, которым пользовались заточённые божества. А теперь, после того, как ангел его похитил, возникли большие проблемы: обиженные родственники побеждённых божеств готовы на всё, лишь бы завладеть прибором снова и с его помощью выпустить своих родичей на волю. Короче, после того, как ангел подарил тебе прибор, ты стал центром внимания целой группы людей, и не совсем людей, единственная цель которых — завладеть ангельским подарком. Просто подойти, грохнуть тебя и забрать его нельзя. Эта штука обладает разумом. Если прибор тебе доверяет, он будет вилять хвостом и лизать то место, к которому ты его приложишь, но если кто-нибудь попытается его выкрасть, прибор может превратиться, например, в твоё ребро, сольётся с ним на атомном уровне и будет себя вести соответствующе, то есть для похитителей будет утрачен навсегда.
— А ты откуда всё знаешь? Ну, ладно, про меня. Но про ангела?
— Для тупых повторяю ещё раз, — Соня мгновенно вспылила, — я — ведьма, я умею читать соответствующие знаки и руны. Тебе и прибору грозит опасность. С этой целью я тебя и отыскала. Если родственники божеств получат прибор — быть беде. Поэтому тебе нужно его спрятать.
— Да я бы рад отделаться от него совсем. Ничего, кроме неприятностей, он мне не доставляет. Его уже недавно у меня искали. И ты знаешь кто? Дед-профессор. Глянешь на него — весь из себя этакий бубочка и фифочка, эталон засахаренного аристократа, но ты бы видела, как он сигал в окно — похлеще китайского Джеки Чана.
— Да, я знаю, кого ты имеешь в виду. Пешка, мелкое мексиканское божество. Уверена, за ним стоят фигуры посерьёзней.
— Я даже знаю кто! Ира, его жена. Офигенно красива. Я бы сказал, не по-земному. И ведёт себя непонятно. Кстати, ты говорила, что всех мексиканских божеств изолировали в каком-то пространстве, как же оттуда профессор выбрался?
— Ира? Не знаю, чем чёрт не шутит, вполне возможно она направляет своего муженька. Но они ниоткуда не выбирались. Местное производство. Существует много божеств, примыкавших к мексиканским. Божества Месопотамии, например, божества Египта. Эти уроды даже старше своих мексиканских сородичей и могущественней. В течение истории они активно размножались, видоизменялись, роднились с другими группами. И вообще, если проверить генетику бегающих по земле существ...
— Ты меня пугаешь, — перебил её Сашка.
— А ты не пугайся. Твоё ДНК тоже не гений чистой красоты. В конце концов, человечество на одном из этапов собственной истории было зубатое, хвостатое, зелёное и динозавристое. Посему люди, а в ещё большей степени мы — ведьмы и ведьмаки, каким-то образом состоим в дальнем родстве с божествами. В результате исторических метаморфоз все мы немного боги, немного ведьмы, немного ангелы, все мы обладаем определёнными способностями: один пишет картины, другой в уме извлекает кубические корни из семизначных чисел, третий, гуляя, пересекает пространства. Что из перечисленного норма, а что отклонение, кто знает? Тем более для тебя.
— Не понял.
— Сейчас поймёшь, мы переходим к самому интересному. Ты слышал о феноменах, когда после передозировки наркотиков или алкоголя страдальцам мерещатся всякие страсти? Врачи дружно убеждают, что, если посредине Садового кольца вас остановит кенгуру, то надо меньше пить. Однако есть философия, считающая все окружающие явления продуктом собственного воображения.
— Ну да, солипсизм, называется. Нашла кому объяснять.
— Действительно, ты же изучал философию, должен знать лучше меня. Так вот, в том, что ты сумеешь приручить прибор, никто не сомневался, но существует ещё одна серьёзная причина, по которой прибор передали именно тебе: не все люди обладают возможностью гулять по пространствам, как по собственной квартире, и даже прятаться в них, закрываясь там от непосвящённых на замок.
— Правильно, никто не может проникнуть в чужое воображение.
— Может. На подсознательном уровне. Но сейчас речь не о том. Сейчас мы обсуждаем твою способность гулять по пространствам.
— Нет у меня такой способности. Иначе я бы давно заметил.
— Много ты замечаешь, переплывая на корабле из одного моря в другое? Об этом лучше спрашивать карту.
— Так ведь границы морей условны.
— Для тебя условны, для карты нет. Поэтому надо спрашивать её. Короче, у тебя есть два пути: спрятаться в нулевом пространстве, куда добраться другим будет сложно, и куковать там невесть сколько зим. И лет тоже. Второй путь — отдать книгу на сохранение мне, — Соня протянула руку к его животу.
— И этим подставить под удар тебя. Нет, прибор я тебе не отдам.
— И правильно сделаешь, — ангел Боря стоял в проёме двери, грозно опершись на косяк. Очевидно, он слушал всю последнюю часть разговора.
— А это чудо в перьях чего здесь делает? — возмутилась Соня, — она махнула рукой, и вилка, вырвавшись из Сашкиной руки, устремилась ангелу в лицо, но пролетев того насквозь без видимого вреда, она развернулась и вонзилась в край стола между рук Сони.
— Будешь вести себя прилично или поэкспериментируешь ещё? — грозно спросил Боря. Он изменился. Из-за плеч поднялись перепончатые крылья, глаза побагровели, а пальцы вытянулись в лезвиеподобные когти.
Соня побледнела, сжала губы и отвернулась. Сашке показалось, что она сейчас заплачет.
— Успокойтесь! Ты, Боря, в таком прикиде похож на саблезубого Бэтмана, а не на ангела-хранителя, — миролюбиво признался Сашка ангелу, — мне как-то больше по душе курица с замашками интеллигента. А ты, Соня, теперь копия твоей мамаши. Знакомься, Боря, это моя дщерь, Соня. До сих пор ты её знал только как певунью. Сонечка, это и есть тот самый ангел, который передал мне прибор.
— Догадалась ещё вчера. А ты, курица, успокойся и лучше долей девушке кипятку.
— На живот? — не улыбаясь прошипел Боря, потом повернулся и сел на диван уже сутулым пернатым интеллигентом.
— Боря, кофе с нами будешь? — Сашка попытался восстановить мирную атмосферу.
— С вами в качестве закуски? Нет, как закуска вы никуда не годитесь. Я бы предпочёл что-нибудь менее ядовитое, — Боря раздражённо зевнул. — Ты ей доверяешь? Она не та, за кого себя выдаёт. У неё... да ладно, ты и сам всё знаешь.
— Боря, Сонечка — моя дочь. Давай исходить из этого.
— Знаю. Видел, ты ей только что чуть не отдал прибор, — буркнул ангел.
— Ну и что? Ты же мне его сам подарил. Неужели жалко стало для моей дочки? Тем более, она говорит, что прибор у неё сохранней будет.
— А ты взял сразу и поверил. Ты что не видишь, что она ведьма.
— Так она вроде бы и не скрывает.
— Она и характером ведьма, — не уступал Боря.
— А какая же я ещё должна быть? — Соня перестала сёрбать кофе и нахально уставилась на Борю. И вдруг неожиданно начала читать.

Снова замыкает время круг,
Моросит и ветрено по средам.
Ангелам пора лететь на юг,
Мне пора лететь за ними следом.

— Представляю пейзажик — косяк ведьм на вениках, — забурчал ангел. — Называется картина "Грачи улетели".
Сашка усмотрел в грубости тихони Бориса более, чем просто вызов. Причём, не первый за последние два дня.
— А скажите мне, мои дорогие, — он переводил взгляд с одного на другого, — раньше вам никогда не доводилось встречаться?
Никто не успел ответить. Зазвонил телефон, и Сашка поднял трубку. Сквозь неплотно прижатый к уху наушник в комнату прорвалось "Работу... Только не опаздывайте".
— Кто это? — полюбопытствовала Соня.
— Да с работы ему звонили, ты что сама не поняла, — ответил за Сашку ангел, — потом добавил, — а тебе, Саш, я ехать не советую. И потому, что опасно, и просто... Меньше проблем.
— Это вы, бездельники, можете на рыбалку летать в середине рабочей недели, а мне кормиться за что-то надо. Боря, как ты думаешь, может, мне, от греха подальше, прибор дома оставить?
— При этой? — ангел даже не взглянул в сторону Сони, но было понятно, кого он имеет в виду.
— При этой, при этой. Ты, кстати, говоришь о моей дочери, — Сашка нервно задрал рубаху и попытался достать книгу. Книги за поясом не оказалось, зато его живот в этом месте стал толще сантиметра на три. Было ясно, что новое образование снимается только вместе с животом.
— Видишь, и прибор ей не доверяет, — резюмировал Боря. — Хочет быть с тобой.
— Сейчас доверит, — Сашка зло хлопнул дверью в ванну. Через две минуты там зашуршала вода. Ещё через пять минут через дверь ванной просочилось несколько крепких выражений с упоминанием отдельных божеств мексиканского пантеона, после чего шум воды усилился, а ещё через пять минуты Сашка выпрыгнул из-за двери в одних трусах, с мокрой головой и совершенно сухим телом. — Чё-ё-ё-ёрт! Вода огибает мой живот как живая, а когда я попробовал плюхнуться в ванну, так она встала вертикально вдоль стен ванны. Тоже мне нашла Мойсея, переходящего море. А потом ещё стала током биться. Чё-ёрт, связался с вами! Какие вы ангелы, если из-за вас даже душ принять нельзя. Не могу же я немытый на работу идти.
— Говорю тебе оставайся, — предложила Боря.
Но Соня посмотрела на потолок и закрыла один глаз. В ту же минуту над Сашкиной головой образовалось мокрое пятно, из которого на него обрушились потоки воды. Сашка, не ожидавший подобного подвоха окаменел.
— Тебе спинку потереть, папочка? — Соня явно вспомнила книжку "Мойдодыр", потому что вокруг Сашки заплясала намыленная мочалка.
— Да вы что, с ума сошли? Мы же затопим соседей снизу, — Сашка наконец пришёл в себя.
— Ну как хочешь, — сонным голосом согласился Боря. Поток воды послушно дошёл почти до пола, согнулся и не касаясь его направился к открытому окну. — И вообще, зачем нервничать. Ты тут не при чём. Это у твоих соседей сверху прорвало. Оба крана. Одновременно. Там люди обеспеченные, оплатят.
— Там наш замдиректора по снабжению живёт. Он моей шкурой затирать мокрые пятна будет.
— Я же говорю, обеспеченные живут, — Боря подошёл к Сашке и похлопал того по животу. — Я вижу ты прибору нравишься, он в тебе узрел родственную душу.
— Ага, узрел. Я с ним в два раза толще кажусь, — Сашке показалось, что живот подхалимски лизнул Борину руку.

6

Шоссе его приветствовало как старого знакомого: грубоватым бибиканьем грузовиков и ехидными репликами в окно:
— Ну что, пенсионеры, опять на прогулке?
Воспользовавшись остановкой на красный сигнал светофора, Сашка повернул голову на голос. С высоты огромного самосвала в окошко заглядывала нагловатая небритая физиономия давешнего водителя, подпиравшего его бампер.
— Быстро едет не тот, кто быстро ездит, а кто быстрее доезжает, — неуверенно возразил Сашка.
Загорелся зелёный свет. Машины рванулись к следующему светофору, стараясь проскочить его до того, как опять загорится красный. Водитель самосвала ответить Сашке не успел. Вместо ответа он начал петлять, наезжая на Сашкину полосу. Сашка резко затормозил и с испугу съехал на обочину. Его место на полосе тут же занял серебристый "Мерседес", в который благополучно ввалился самосвал, неосмотрительно продолживший фигурное вождение. Будто в замедленной съёмке Сашка увидел тяжёлую сталь грузовика, сминающего зеркало, сгибающего переднюю стойку, колесо и дверку новенькой машины. Веером посыпалось стекло, завизжали, окутываясь дымом, тормоза. Машины остановилось. Шоссе оказалось блокированным раскуроченным, развёрнутым поперёк дымящим "Мерседесом"и самосвалом. Только Сашкина машина сумела благополучно объехать место аварии по обочине и в гордом одиночестве проследовать на работу. В зеркало заднего вида было видно, как к месту аварии подбегали люди, но тут же отскакивали в сторону подальше от греха: водитель грузовика сбежал, но, убегая, он даже не удосужился поставить машину на ручной тормоз, и теперь самосвал с горки продолжал медленное движение в сторону изувеченной машины. Сашка увидел женщину-водителя, безуспешно пытавшуюся выбить вмятую дверь. На мгновение ему показалось, что это Ира. А, может, ему просто хотелось, чтоб это была Ира? Самосвал въехал в "Мерседес" и завершил начатое. Место, где ещё мгновение назад сидел водитель, исчезло под бампером грузовика. Сашка с ужасом представил себя на его месте. Произошло то, чего он боялся, садясь каждое утро за руль. Смерть. Но не быстрая, о которой можно только мечтать, а медленная, подобно пытке: тупая стальная масса надвигается, ты понимаешь, что произойдёт через мгновение, но сделать ничего не можешь. Секунды растягиваются в часы, в дни, в годы. И тогда начинаешь просить небо: быстрей бы. От страха Сашка закрыл глаза и нажал на педаль газа — подальше от этого места! И тут же подумал: "А, может, это была Ира? Нет, это не может быть она! Не может! Неужели он никогда её больше не увидит? Неужели он втюрился в неё, как школьник? А теперь..."
С дрожащими руками он добрался до работы и припарковал машину, чудом не поцарапав соседние. Но на этом его утренние кошмары не завершились. Видимо, какой-то важный начальник за облаками поразгонял всех Фортун, когда-либо улыбавшихся фотографу: возле самой проходной его поджидала подозрительно спортивная компания парней со Стриптизёром во главе. Нос его был заклеен пластырем, глаза обведены тёмными кругами, под припухшими губами выступала какая-то накладка, видимо, способствовавшая восстановлению сломанной челюсти. Бежать назад к машине не было смысла — от этих не убежишь.
— Вот он, — крикнул Стриптизёр и рванул к Сашке.
Остальные спортивной трусцой последовали за своим предводителем. Стриптизёр переусердствовал — слишком быстро бежал, а лучше бы оглядывался на поотставших дружков. Когда Сашка, почти не замахиваясь, ударил его по сломанной челюсти, Стриптизёр упал на четвереньки и остальную часть представления выл не поднимаясь. Остальные трое, не в пример Стриптизёру, оказались ушлыми ребятами и, маневрируя, прижали Сашку к забору. Он не был искушённым драчуном, но страха не было. После виденного утром к нему пришли решимость и бесшабашность. "Ну, зарежут, это всё-таки не так мерзко, как быть раздавленным". Сашка прижался спиной к решётке, отпел по себе "Вы жертвою пали в борьбе роковой..." в сокращённой форме, одновременно проклиная своего склеротичного ангела-хранителя, и ждал, когда свора кинется на него. У одного из парней, блеснул в руке нож.
— Убивают, — голосом сирены сообщила толстуха-дежурная с проходной.
С десяток знакомых рабочих, с обрезками труб, открыли ворота и кинулись Сашке на выручку, но они были слишком далеко. В этот момент между Сашкой и нападавшими, визжа тормозами, влетела машина. Дверь распахнулась:
— Прыгай!
Сашка ласточкой нырнул внутрь, и "Волга" с открытой дверкой устремилась к воротам проходной. Друзья Стриптизёра даже не попытались что-то сделать. Подхватив под руки своего завывающего дружка, они поспешили в сторону запаркованного на обочине микроавтобуса.
— Спасибо вам, — Сашка повернулся к водителю.
За рулём ухмылялся Лёвка-поэт:
— Оказывается, я могу не только стаканы о чужие лбы разбивать. От меня толк иногда тоже есть.
— Это для тебя лоб чужой, а для меня... Лёвка, спасибо, дружище. Действительно, без тебя мне бы не поздоровилось. Один из них уже и нож достал проверить, чем набито такое чучело, как я.
— Я вчера тебя искал, не смог дозвониться, вот решил навестить и, кажется, вовремя. Дверку-то в машине закрой, а то через ворота не проедем.
Но Сашка медлил, шок от стычки ещё не прошёл, а кроме того, он не зная как поступить с пропуском: оставить на проходной или проскочить так. Лёвка наклонился, сам закрыл дверку и, воспользовавшись тем, что ворота открыты, спокойно въехал на территорию. Дежурная от такой наглости буквально оторопела, прижалась к стене и молча посмотрела вслед удаляющейся машине.
— Так где ты вчера был?
— Ой, Лёвка, долго рассказывать. Как-нибудь за стаканом расскажу.
— Не тяни жилы, рассказывай. Небось с тёткой какой-нибудь загулял. Надеюсь не с моей Моной.
— При чём тут твоя Мона? — Сашке вопрос не понравился, и он насторожился.
— Ну, дама она при всех делах, чем чёрт не шутит. Мне даже донесли, что к ней один профессор кадрится.
В Сашкином сознании загорелся красный флажок — уж слишком Лёвкин вопрос был похож на провокацию. "Проверяет, что ли? — подумал он. — Нет уж, ничего я рассказывать не буду, разбирайтесь сами. Но откуда он узнал про профессора? Ведь Мону с Григорием Мамедовичем, кроме меня, никто не видел".
— Я думаю у Моны гораздо больше причин ревновать тебя, это ты у нас ни одной юбки не пропускаешь, — выкрутился Сашка.
Ему показалось, что Лёвка облегчённо вздохнул.
— Да, я тут подцепил одну красавицу. Отправил позавчера Мону на пьянку, а сам — пара-па-бабам.
— Ты без баб никак, — флажок Сашкиного сознания не просто горел, но от нетерпения подпрыгивал на месте: "Точно, здесь что-то не то. Как выяснилось, девки его не интересуют, почему же он не пошёл к профессору, в самом деле. Сейчас ещё скажет, что его Мона не взяла".
— Мона, конечно, уговаривала меня идти с ней, но меня ждала такая красавица... как ты думаешь, мог я упустить шанс?
— Неужели, Ира? — ляпнул Сашка наугад.
Лёвка на мгновение запнулся, потом повернулся к Сашке, улыбаясь во весь рот:
— Какая Ира?
Глаза у Лёвки напоминали детекторы лжи.
"Так, Иру Лёвка знает, но почему-то скрывает".
Машина остановилась у административного здания. Лёвка вышел вместе с Сашкой.
— Эй, Сашка, а ты хоть меня поблагодарил за спасение своей несчастной жизни? Та шпана точно бы тебя подрезала, — Лёвка, не дожидаясь ответа, обнял Сашку, похлопывая по спине, потом шутя толкнул в плечо и в живот.
От дружеских объятий фотографа спасла внезапно подлетевшая кадровичка:
— Тебя, Пустоветов, Александр Вячеславович ждут в своём кабинете. Просили, чтоб ты сразу зашёл к нему.
Смысл её фразы до Сашки не дошёл; он стоял перед Лёвкой и думал: "А ведь это он меня обыскивает".
— Пустоветов, ты что, оглох? — повторила кадровичка. — Марш к Александру Вячеславовичу!
Сообщение кадровички было последним гвоздём в крышку Сашкиного гроба. Настроение сдалось, упало и размазалось по бордюру:
— Как это его так быстро выпустили? — нервно вздохнул фотограф.
Встречаться с начальничком не хотелось абсолютно. Сашка шёл к кабинету шефа со скоростью "черепаха обгонит". Секретарши на месте не оказалось, да и кабинет начальника показался ему пустым. То ли Сашка недопонял кадровичку, то ли она что-то напутала. И пока он, стоя на пороге, раздумывал, что делать дальше, кто-то из кресла произнёс:
— Ну чего застыл на пороге? Проходи.
Только теперь Сашка обратил внимание, что огромное кожаное кресло шефа было повёрнуто к нему спинкой и голос шёл из-за него. Голос из кресла не мог принадлежать Александру Вячеславовичу. Сашка хорошо умел различать голоса. Удивительно знакомый тембр, но не шефа. Кресло развернулось вокруг оси, и он опять увидел Лёвку, нахально водрузившегося на трон завотделом. Как тот успел незаметно обогнать фотографа — оставалось неясным.
Лёвка махнул головой в сторону кресла напротив:
— Садись, — его голос вдруг стал тусклым и усталым.
— Лёва, ты даёшь. Как ты сюда попал? Как ты меня обогнал? Что случилось?
Лёвка откинулся на кресле, скользнул взглядом по потолку и покрутил в руках шариковую ручку.
— Саша, ты когда-нибудь задумывался, каким надо быть специалистом, чтобы содержать дом в центре столицы?
Сашка растерялся от неожиданного вопроса:
— Я же не знаю источники всех твоих доходов. Может, Мона тебя содержит. Может, по ночам ты рэкетом занимаешься.
— Мона тратит на свои наряды больше, чем зарабатывает. Зато на моей основной работе, в конторе, которую я не стану называть, платят вполне приличные деньги. Сейчас мне поручено снять с тебя показания, — Лёвка достал из кармана плоский магнитофон и нажал кнопку записи.
Сашка вмиг отупевшими глазами следил за его рукой:
— Это что, розыгрыш?
— Магнитофон включён, поэтому перестань фамильярничать и отвечай на вопросы. Где ты был вчера после десяти часов дня?
— Лёвка... — и вдруг Сашка холодея понял, что Лёвка совсем не шутит. И возле проходной он очутился совсем не случайно. — На работе я был. Где же ещё?
— Это у тебя надо спросить, где ещё. В помещении тебя не было. Так где же ты был?
Сашка задним умом ругнул себя за то, что зря не зашёл вначале к себе в лабораторию, точно бы знал, были там посторонние или нет.
— У себя был, Лев Александрович.
— Лев Николаевич, — поправил его Лёвка. — Тебя "у себя" не было. Так где же ты был?
— У себя, — опять тупо повторил Сашка. — И вообще, раз вы мне устраиваете официальный допрос, то и представьтесь официально.
— Я уже представился. Меня зовут Лев Николаевич. Я представляю некую государственную службу, в подвалы которой ты попасть совсем не хочешь. Послушай. Про тебя твой начальник рассказывает странные вещи. Я к тебе пытался дозвониться целый день. Через проходную ты не выходил, пропуск на ночь не отмечал. Так как ты вышел с завода?
"Значит, в фотолабораторию он не заходил. Отлично", — решил Сашка и воспарял духом:
— Признаюсь, действительно согрешил. В последнее время вокруг меня столько всего творится. Начальник придирается всё время, хулиганьё, ты, то есть вы, сами видели, проходу не даёт.. Выпил я позавчера, а вчера решил опохмелиться — спирт-то в лаборатории всегда есть. Ну, перестарался. Заснул, ничего не слышал. А вечером перелез через забор, чтоб на проходной перегаром не дышать. Могу дыхнуть — со вчерашнего осталось. Что мне теперь за это будет? Лишат прогрессивки?
— Ну-ну. Ты всегда, когда выпьешь, становишься невидимым? Мы вчера взломали твою лабораторию, но тебя не нашли.
Мысли судорожно застучали в черепную коробку в поисках выхода. Сашка почувствовал себя неверным мужем, застигнутым во время оргии с домработницей. Почему они не открыли дверь запасным ключом? Почему взломали? Значит, спешили. Но что в его лаборатории могло заставить спешить серьёзных людей? Пожара не было. Может быть, доблестные органы узнали про прибор? Ох уж мне эти доблестные органы размножения.
— Ну давай, быстрей думай, что соврать, — поторопил его Лёвка, так неожиданно ставший Львом Николаевичем, — у меня для тебя ещё пару сюрпризов заготовлено.
— Ну так давайте начнём с сюрпризов. Люблю сюрпризы, — Сашка обрадовался возможности потянуть время.
— Не уверен, что мои сюрпризы очень тебя обрадуют. Они совсем не новогодние. И вообще, ты пока ещё не доказал, что тебе можно доверять. Скорее, наоборот.
— Ну как же? Мне, вон, недавно один сотрудник вашего ведомства стаканом в лоб залепил, так я же никому жаловаться не пошёл.
— Сотрудник залепил умышленно, с целью проверить, кто ты такой. И оказался прав. У всех нормальных людей хотя бы порезы были. А у тебя? Не простой ты фотограф, ох, не простой.
Сашка недоуменно пошевелил шеей и промолчал.
— Тебя вчера не только мы, тебя даже пеленгатор не нашёл, — Лёвка достал из кармана коробочку, в верхней части которой вращался маленький шарик. — Можешь секунду полюбоваться последними достижениями шпионской техники. Через секунду будет поздно.
Пустоветов посмотрел на прибор. Шарик в свою очередь сфокусировался на нём. Примерно, как боксёр на ринге, оценивая противника. Потом быстро завертелся, воздух над коробочкой пришёл в движение, заколебался, покрылся волнами, потом неожиданно дёрнулся в Сашкину сторону и остановился, вибрируя перед лицом. Разноцветные лучи поплыли по Сашкиным щекам, копируя каждый миллиметр кожи. Он почувствовал покалывание и сонливость. Усталость липким коконом окутывала его сознание. Хотелось лечь прямо тут же на полу и сдаться, отдать своё тело и мозги на растерзание надвигающемуся монстру. В тоже время его буквально затрясло от страха. Всё пережитое им накануне были ничто по сравнению с ужасом, исходящим от этого прозрачного радужного паучка. Страх парализовал его настолько, что он не мог ни говорить, ни двигаться. Каким-то боковым зрением он увидел растекающиеся и теряющие цвет многочисленные ручки и календари на столе Александра Вячеславовича. Несколько небольших варанов пробежало по полу.
"Ну и что тут происходит? — Сашка попытался сосредоточиться и трезво оценить обстановку. — Смахивает на гипноз. Но с применением какого-то прибора. Лёвка утверждает, что это хай-тек. Врёт, зараза. Нет, наши доблестные органы тут ни при чём. Органы, придумавшие паучка, ни к одному человеческому организму не присобачишь".
— Слава богу, наконец ты понял, какую службу я представляю, — Лёвка махнул рукой. Колеблющийся перед Сашкиным лицом паучок свернулся в трубочку и стал заползать в нос.
— Где прибор? — вдруг заорал Лёвка.
Страх пришёл, как лавина, забивая ноздри и сбивая дыхание. Тут пахнет не просто увольнением с работы или знакомством с подвалами соответствующего заведения. Эти люди, если они люди, могут блокировать мозги, сделать его идиотом, марионеткой, или ещё хуже, могут запрятать его сознание в растение, в камень, да мало ли куда — фантазия у них, несомненно, богатая. От страха Сашка закричал...

7

Вначале ему показалось, что его ударили по голове и он потерял сознание. Вокруг было темно и царил какой-то непонятный запах и звук. Сашка нашёл свой нос, ощупал лицо. Вроде всё было на месте. Только не видно было ничего.
"Может, я ослеп?" — Сашка на всякий случай поморгал, попытался покоситься налево и направо. Нет, не похоже, хотя в такой тьме невозможно определить, действительно ты покосился или просто напряг мышцы. "А может... — он ущипнул себя за ногу, — нет, не сплю".
В голове зарождались миллионы предположений, начиная от "Лёвкин прибор это сделал" до "Меня выкрали марсиане". Кончились его поиски решения идиотским смехом. Сашка ни к месту вспомнил, как однажды слепой пришёл в общественный туалет и, не сориентировавшись в происходящем, стал поливать в сторону дырки, над которой уже сидел мужик. Мужик начал возмущаться, схватил слепого за шиворот, но тот спокойно закончил процедуру, застегнул штаны и попросил мужика:
— Не будете ли вы так любезны помочь мне найти выход.
Самое забавное случилось на улице, когда несчастный слепой подхватил под руки палку и радостно побежал вдоль по улице, на ходу снимая парик. Так, несколько зло, Сашка отомстил своему учителю обществоведения за "объективное" отношение к ученикам.
Ещё тогда Сашка понял, что переодевание - это не просто прихоть Шерлока Холмса, а весьма сильное оружие при умелом использовании.
— Вон и Лёвка или кто там, в переодетом в Лёвку состоянии поливал на меня как хотел.
Сашка попытался встать, ударился головой обо что-то мягкое и упал на землю, больно ударившись копчиком.
— Что за ерунда? Как долго будет эта тьма?
Тут же, как будто кто-то снял шторку с глаз, вокруг посветлело. Сашка ахнул. Он стоял между бесконечно высоких, толстых и лохматых колонн. Он поднял голову, пытаясь увидеть вершину, но это ему не удалось: верхняя часть колонн, примерно на уровне десятого этажа, терялась в тумане. Странно было ещё и то, что эти колонны стояли без всякого порядка.
— Чёрт, лучше бы оставалась тьма. Куда это меня забросило? Что за театр сюра?
Гул, который в самом начале был фоновым, стал нарастать. А кроме того, Сашка заметил, как по одной из колонн начало спускаться животное размером с небольшого крокодила. Оно высунуло круглую голову из тумана, повертело ей, будто прислушиваясь, пошевелило усиками, встряхнулось, как мокрая кошка, потом посмотрело на Сашку и заспешило вниз, удерживаясь за шерсть колонны множеством лапок. Сашка буквально окаменел. В это время боковым зрением он увидел какое-то перемещение сбоку. Спрессовало воздух, гул усилился. Одна из колонн ударилась в ту, по которой спускалось животное и произвело движения, напоминающие почёсывания. И тогда Сашка вспомнил, что он однажды уже это видел. Да-да. Ему приснилось однажды стадо огромных животных, и он блуждал между их ногами, словно среди деревьев.
Тем временем крокодильчик спустился вниз и весело погладил Сашку мокрым трёхметровым языком. Лапки у него висели в воздухе и ничем не прикреплялись к телу, но вот они с шелестом сложились, превратившись в четыре толстые лапы, круглая голова вытянулась, и он стал действительно похож на крокодила с длинной мордой и зубами, огибающими нижнюю челюсть снаружи. Вот только глаза у него были совершенно знакомые.
— Чёрт, да у этого трансформера глаза Григория Мамедовича!
В это время крокодильчик распахнул пасть на полтуловища и бросился на Сашку.
Сашка закричал и... услышал вместо собственного крика визг тормозов. Он опять был на шоссе, на обочине, а серебристый мерс, только что вставший на его место, медленно разворачивался поперёк. Машины остановилось. Всё шоссе оказалось блокированным. Только Сашкина машина по обочине благополучно сумела объехать место аварии, чтобы в гордом одиночестве проследовать на работу.
— Нет, на работу я не хочу. Там я уже был. Наверное лучше сматываться домой, под крыло ангела, — Сашка посмотрел в зеркало заднего вида.
Там, в серебристом мерседесе, он увидел женщину-водителя, скованную подушками безопасности и безуспешно пытавшуюся открыть смятую дверку. На мгновение ему показалось, что это Ира. А может, ему просто хотелось, чтоб это была Ира?
— Чёрт, сейчас в неё врежется грузовик, — Сашка уже сообразил, что его каким-то чудом отбросило на час назад.
Удивляясь сам себе, он резко сдал назад, выскочил из машины, открыл пассажирскую дверку мерса и буквально выдернул водителя из-под наползающего самосвала.
Ира! Она была в состоянии шока и не верила в реальность происходящего. Очумелые зрачки плавали во все стороны, губы тряслись, говорить она не могла. Сашка втолкнул её в свою машину и надавил на газ. Отскочив на безопасное расстояние, он остановился и посмотрел назад. Ещё несколько секунд тому назад элегантное водительское кресло, глядело из-под самосвала сморщенной серебристой лягушкой. Кто-то умудрился вскочить в грузовик и заглушить мотор.
Когда Ира с Сашкой подошли к месту столкновения, несколько человек уже держали попытавшего удрать водителя. Тот с ненавистью посмотрел на Пустоветова:
— Это всё из-за тебя.
В результате столкновения пострадал не только "Мерседес". Грузовик отшвырнул его на другие машины, и теперь их водители стояли, потирая ушибленные бока. С грохотом упал колпак с повреждённой "Мазды" и покатился к обочине. Сухонький старикашка, водитель "Мазды", подскочил к водителю самосвала и вполне грамотно ударил его в лицо. Толпа одобрительно загудела. Подъехавшие ГАИшники остановили самосуд. Как и предполагалось, мордатый стал всё валить на Сашку:
— Этот интеллигент подставиться пытался, ездил перед носом, как пьяный.
Ира молча подошла к водителю и добавила коленом в пах. Вольные и невольные зрители засмеялись и стали наперебой рассказывать, как было дело. Кончилось тем, что водилу самосвала арестовали, а Сашка повёз Иру домой.
В голове варилась каша. Ангелы, шпионы, лёвки, ведьмы смешались в одну кучу. Каша подгорала.
— Принять бы сейчас грамм триста, да в люлю.
— Что? — недопоняла Ира. Оказывается, он выразил своё желание вслух. — Мы сейчас едем ко мне. За спасение моей юной жизни я тебе и больше налью, — она наконец начала приходить в себя и даже улыбнулась.
— Конечно, нальёшь, но после того, как твой летающий муж сбросит меня с балкона, — возразил Сашка, молясь о том, чтоб она была понастойчивей в своём стремлении пригласить, и одновременно страшась этого.
— Муж полетел на дачу на пару дней, клубнику собирать. Ему не до меня. Соглашайся. Даже коньяк армянский по случаю своего спасения открою.
— Коньяк — это хорошо, но недостаточно.
— Так всё остальное зависит от количества коньяка, — она поняла его по-своему.
— "Остальное" — совсем замечательное приложение к коньяку, но я всё равно намериваюсь получить ответ хотя бы на один из своих миллиона вопросов.
Разгорячённое лицо Иры побледнело
— Почему ты считаешь, что я знаю ответ? Вокруг любого из нас громоздятся баррикады. Их защитники воюют не только с тобой, но и между собой тоже. Как узнать, кто из них в данный момент является твоим партнёром, а кто наиболее опасным противником?
Сашка уже пожалел о своём любопытстве: "Всё равно она ничего не знает, зачем же ей морочить голову?" Вроде всё складывалось путём, пока он не напугал её вопросами. Чёрт дёрнул его за язык. Что ж, отступать теперь поздно.
— А ты на какой из баррикад? Какая цель у воюющих сторон?
— Я — ни на какой. Так получилось, — Ира помолчала, потом добавила: — А вообще, наверное, на той, которая победит. К сожалению. Твоя же баррикада больше смахивает на мышеловку или на минное поле — выбирай сам, какой образ тебе больше по вкусу. Ты и её защитники просто не догадываетесь, с кем имеете дело. Даже если бы догадывались, вряд ли что-то могло поменяться. Сегодня твои шансы ноль, дорогой мой, Дон Кихот. А цель у всех одна: заполучить прибор. Прибор, исполняющий желания. Самое забавное то, что никаких желаний он выполнить не может. Никто не способен создать прибор или иное нечто, решающее все задачи.
— И даже Высшие?
— Откуда ты знаешь про Высших? — Ира сжала губы и повернулась к нему. Сашка почувствовал её взгляд, но продолжал вести машину, глядя прямо перед собой. Ира не дождалась ответа и замолчала сама.
— А ты сама откуда знаешь о Высших, о приборе, о войне? — повторил вопрос Сашка.
— Ладно, хватит об этом. Расслабься, — в её голосе было столько злости, что он мгновенно замолчал, упрекая себя за назойливость.
Лифт, в отличие от лифта в Сашкином доме, оказался чистым, оббитым дерматином и ламинированной плиткой. Жители подъезда специально доплачивали уборщице за его содержание. Пока они поднимались, Ира, осознавая неловкость ситуации и браня себя за несдержанность, стояла и молчала. Она опустила голову, вжалась спиной в холодную стенку лифта, пытаясь в ней спрятаться от того, что сейчас должно произойти. Её тянуло к этому мужчине. Она это поняла, как только увидела его в первый раз. Он был так похож на того, другого, из прошлого.
Сашка догадывался о причинах Ириных переживаний. Ему хотелось её приободрить, но он не знал, как это сделать поделикатней. Поцеловать, что ли? Более того, ему показалось, что она хочет того же. Но он уже обжёгся с вопросами и боялся всё испортить. Ну да, раньше они целовались, но чёрт его знает, как она прореагирует на его попытку теперь. Лифт остановился. Они пересекли знакомый холл и вошли в квартиру. Сашка тут же свалил себя в кресло и принялся снизу вверх наблюдать за Ириными маневрами по дому. Она выкатила сервировочный столик, водрузила на него коньяк с золотистыми медалями, два невысоких фужера на толстых ножках, шоколад, потом открыла холодильник, достала лимон и вдруг повернулась к нему:
— Саша, поцелуй меня, пожалуйста.
Второй раз его не надо было просить. Напряжение последних дней, необычные события, страх перед Лёвкой, последствия аварии — всё вместе закипело в нём, вызвав воистину звериную страсть. Сашка целовал её, рыча от возбуждения, вгрызался в запах духов и кожи; в нежном бешенстве ласкал выпуклости и впадины, придуманные природой на карте женского тела. Почему-то его взгляд зафиксировал кисть её руки. Что-то было не то. Что-то не то. Она перехватила его взгляд, обняла за голову и прижала к себе:
— Ты думаешь не о том.
Голоса Сирен дразнили и пели: "Дальше, дальше". Слова? Нет, слов не было. Только рычание. Только рычание.
А потом наступила жара. Горячечность. Пришлось открыть окна. Оказывается, шорох штор при небольшом воображении может заменить шорох моря, а пуговицы на неубранной с пола одежде — ракушки и гальку. Нужно только небольшое воображение. Сочи. Чёрное море. Даже нет. Канкун, Мексиканский залив, пальмы, смуглые мексиканки в красных одеждах позвякивают бубнами, темноглазые мексиканцы, потомки Сапаты и Ривера что-то наигрывают на гитарах. Ах, нет, это же Пако де Люсиа из окна напротив со знаменитым фламенко. Но всё равно здорово. К небу несутся гитарные триоли. Оно сегодня затканно ночными тучами и подсвеченно огнями города.
А вот ещё музыка — дальний звон трамваев. Забытые воспоминания. Прямая линия между школой и домом. Тяжёлые портфели, записки под партой, мороженное напополам. Как же её звали? Кажется, Лена. Смешная. Думала, от поцелуев можно забеременеть. У неё были красивые коленки, упругая кожа под ладонями, такая же, как у Иры. Кожа, реагирующая на каждое движение. Редкой красоты инструмент. Только тронь, и удивительные диезы-бемоли потекут из-под пальцев умелого музыканта.
Они уснули прямо на ковре, но когда посреди ночи Сашка проснулся, то увидел, что Ира не спит, а сидит рядом и гладит его плечо.
— Ты чего?
— Так просто, — она ответила, не поворачивая головы.
— Ну, иди ко мне, а то я сейчас замёрзну от одиночества.
Ира улыбнулась, подошла и послушно улеглась на его руку. Потом поцеловала его в нос, как ребёнка. Потом в губы.
— Саша, хочешь я тебе что-то покажу?
— Так я, по-моему, уже всё видел, — Сашка не удержался от пошлости.
— Глупый мальчишка, я тебе покажу кое-что получше.
— Лучше не бывает.
Но она, как будто и не слышала его слов, поднялась, подошла к окну. Блеклые тени просыпающегося города нескромно обыскали её силуэт и сползли по ногам на пол.
Ира сделала шаг и исчезла в тени другой комнаты. Сашка вошёл за ней, но тут же ослеп от вспыхнувших галогеновых ламп. Они резанули по глазам, упёрлись в лицо белыми подушками. Когда глаза привыкли к свету, он понял, что попал в студию художника. В центре помещения сгрудились несколько мольбертов и открытый этюдник. На табуретках — палитры, множество тюбиков. У стен, на полу, по одному и пачками стояли десятки полотен. Сами стены также были завешаны рядами записанных холстов.
Картины недовольно открыли глаза, покосились на пришельца и заснули опять. Лишь сама художница, бесстыдно обнажённая, медленно двигалась, передвигая свои сокровища, притворяясь частью экспозиции.
Странными были эти полотна. Реалистично выписанные фигуры вытворяли совсем не реалистичные вещи. Но в тоже время вовсе не сюр. Слишком много в них было внутренней логики и поэзии. Скорее, некая эзотеричная смесь романтизма и фантазии.
Ира не ощущала свою наготу. Сашка где-то читал, что Пикассо тоже ходил по мастерской обнажённым: при высшем единстве с природой ничто не должно отвлекать, тем более одежда.
— А где окна? Мастерская должна иметь окна, — спросил он, просто чтобы нарушить молчание.
В помещении окон не было.
— Меньше слушай глупости. Легенды про дневной свет были актуальны во времена импрессионистов. На современных выставках и в домах картины освещены галогеновым ми лампами, такими же, как здесь.
— Ладно, учтём. Так ко всем твоим недостаткам, ты ещё и художница? Твои картины? — Сашка сам ощутил идиотизм своего вопроса. Он подошёл к полотну, висевшему возле двери. На нём обнажённая девушка сидела на подоконнике. Она гладила странное существо, похожее на гигантскую чёрную пантеру с двумя парами глаз. За открытым окном была зима и шёл снег.
— Ей же холодно. Почему ты не закроешь окно?
— Тогда она не поймёт, что творится вне её сознания. Эта девушка — поэт, она соединяет в своих стихах холод и равнодушие внешнего мира с мистическими проявлениями собственного сознания.
— А почему она сняла кольцо? — на безымянном пальце мелкой кистью была прописана светлая полоска.
— Человек, которого она любила, погиб. Исчез. Возможно, стал частью другого существа. Отдал ему своё сознание, свои глаза.
Сашка поневоле покосился на четырёхглазую пантеру.
Симметрично картине с обнажённой в окне висела другая работа. На ней — та же девушка играла на виолончели. Виолончель превращалась в уносимые ветром листья. Сашка не считал себя крупным знатоком живописи, но в этой картине его поразило ощущение чего-то исчезающего. Как будто минуту назад кто-то очень важный посетил это полотно, постоял немного и ушёл. Странно, на руках у виолончелистки было множество колец, но обручального среди них не было.
— Это та же девушка до замужества?
— Нет. Это моя очень старая работа. Я её писала на заказ, но использовала в качестве модели свою подругу. Теперь её нет.
— Да? Я думал автопортрет. Хотя обнажённая смотрит в окно, но обе очень похожи на тебя. А куда девалась твоя подруга?
— Давай посмотрим ещё одну картину, — уклонилась от ответа Ира. Она подвела его к большому полотну на мольберте.
Сашка обратил внимание на эту работу сразу, как вошёл, но он оставил её на закуску. Он всегда на выставках поступал таким образом: самое интересное оставлял напоследок.
На большом полотне в арочном проёме на фоне необычного архитектурного пейзажа беседовала не менее странная парочка. Стройная дама, обращённая лицом к зрителю имела тело в виде фужера и парень, со сквозной дыркой в спине, через которую была видна часть пейзажа.
— Я назвала её "Вечер для моего сына".
— Непонятное название. Тебе не кажется, что оно всё запутывает ещё больше?
— Очень часто только запутанное может объяснить необъяснимое. Иногда у меня бывают видения, а потом они сбываются. Правда, в данном случае предвидение прошлого.
— Ах, так эта картина одно из твоих предвидений прошлого? — Сашка не удержался от иронии.
— Наверное, — Ира проигнорировала его сарказм, — я ещё пока не знаю. Мой учитель, кстати очень неглупый человек, утверждал, что творческие личности, благодаря своей незащищённости, тоньше реагируют на явления и процессы. Отражая их в в своих образах, они зачастую суммируют, казалось бы, несовместимое и да, таким образом, могут предвидеть.
— То есть, со вчерашнего дня по городу начнут ходить юноши с дырой на весь позвоночник.
— Это не юноша. Это — часть бытия, часть сознания, и даже часть города, точнее одно из его лиц.
Сашка посмотрел на картину внимательно: здание, просвечивающее через дыру, странным образом переходило в тело парня, впрочем, контур девушки тоже местами растворялся между арками и колоннами домов.
— Ладно, фантазируй, что с вас художников возьмёшь.
— Я опять повторяю, это не фантазии. Ты судишь обо всём с точки зрения человека, адаптированного к определённым обстоятельствам, но если сменить угол оценки, то...
— А всё-таки парня с дыркой жалко. Холодно ему, сквозит изнутри, — Сашка попытался уйти от болезненной темы.
— Его уже тоже нет.
— Кого нет, парня или города?
— Город есть, а парня нет. Погиб. Из-за девушки погиб. Пытался прикрыть её. Собой.
Сашка глянул на Иру и усмехнулся:
— Что это ты всё погибших изображаешь? Впрочем, то, что он погиб из-за девушки, не удивительно. Девушки кого угодно довести могут. Особенно своими фантазиями.
— Давно-давно, в другом городе и стране жил-был парень. Он был очень добрый и хороший. Чем-то похож на тебя. Даже внешне. Прятал, как и ты, свою ранимость за цинизмом. Все вы, романтики, такие. Он говорил, что романтик — это тот, кто принял на веру красивые фразы, услышанные в детстве, и долгое время пытался по ним жить.
Со временем романтик начинает понимать, что фразы — это всего лишь звук, его деяния, положенные на алтарь во имя красивого звука, никому не нужны. Но у него уже нет времени искать для себя другие правила, и он продолжает таскаться в горы или носиться по жизни на сумасшедших скоростях. Бесполезно? Да. Безнадёжно? Да. Страшно? Ага. Но постепенно привыкаешь. Как циркач к своей трапеции под куполом.
В том же городе жила одна девушка. Как её звали — не суть, всё равно тебе её имя ничего не скажет, да и поменяла она его давно. Как-то наша девушка познакомилась с бездомной богиней. Просто шла по городу и познакомилась. Бывает же такое везение. Они подружилась. Богиня стала жить у неё. Девушка не состояла в списках любимцев Фортуны, но у богини дела шли ещё мрачнее. Её преследовали враждебные божества, и поэтому нашей героине пришлось прятать свою подругу.
— Как это можно богиню спрятать? В шкафу, что ли? Там же уже скелеты стоят?
— Твоё тело тоже может оказаться шкафом при необходимости. Поделить тело не сложно. Завладеть чужим сознанием куда сложнее, но и то истории известен один умелец. Не важно. Девушка в это время закончила университет по арту и работала над проектом для киностудии, сочетавшим элементы живописи, скульптуры, дизайна, инсталляции и ещё разной ерунды. Ей казалось, что, кроме профессиональных навыков, она обладает ещё некими мистическими способностями, которые помогут в разработке её идеи. Кроме того, в это время она зачитывалась фантастикой Александра Беляева, и ты понимаешь, чем были пропитаны её произведения. Например, сам факт того, что Беляев играл на скрипке, вдохновил нашу девушку на картину с виолончелисткой, которую ты только что видел. Вторая часть её разработки была соответственно названа "Голова профессора Доуэля". Так же, как в романе Беляева, это неодухотворённое нечто должно было изрекать мудрости. Правда, наша художница никому головы не отрезала, а просто создала макет. Простенький такой — полукнига-полутетрадь. Встроила в основание несколько магнитофонов, на один из которых записывался голос зрителя, а на остальных — умные мысли светил физики и философии. При синхронном воспроизведении получался забавный эффект. А вот третья часть — некая модульная форма — получилась самой сложной. С одной стороны, у неё не было базовой морфологии, она была трансформером, способным менять внешний вид и даже разделяться на куски, с другой — этот трансформер обладал высокой эргономичностью, вписывался в любые анатомические характеристики человека, с третьей... Ладно, не хочу утомлять тебя скучными описаниями. Главное то, что её подружка-богиня, в знак дружбы, решила поработать папой Карло или даже богом и вдохнуть в означенные объекты жизнь.
— Насколько я помню библию, только один Бог мог вдохнуть жизнь в мёртвое тело, — уточнил Сашка.
— Смотря какую. Жизнь имеет разные формы. В данном случае речь идёт о самосознании. У человека своя форма, у табуретки своя. Измельчи табуретку, поруби на куски, сожги, развей пепел по ветру, и да, табуретка изменит форму самосознания, но её суть неистребима, она трансформируется, станет частью камня, частью дерева или человека. Так сын чувствует в себе частицу своего отца.
— Своеобразная форма реинкарнации, одним словом, — Сашка ехидно ухмыльнулся.
— Можешь иронизировать, сколько тебе заблагорассудится, но когда ты суёшь сталь в печь и резко охлаждаешь, она становится крепче. Одно маленькое действие, а какие изменения! Но попробуй представить, какие могут быть последствия при радикальных изменениях.
Короче, в один прекрасный момент богиня протащила все три части проекта через Зону. Обычная серая Зона, в которой даже причино-следственная связь не всегда прослеживается. Но богини, они такие. Она протащила объекты в определённой последовательности, после чего они приобрели паранормальные свойства, изменились функционально и возможно внешне, более того, стали выполнять желания. Как сказала богиня, в секциях Зоны ей удалось материализовать латентные эмоции художницы и наложить их на элементы проекта. Только не спрашивай, что это значит. Я сама не знаю. И про желания не знаю ничего. Только слышала. Кроме картины, ни один из объектов больше к художнице не вернулся. Да и картина быстро реализовала запас своих возможностей и теперь мертва.
Вторая игрушка сейчас нашла себе нового хозяина. Он — замечательный дядечка, хоть немного с приветом — художник и идеалист — что с него возьмёшь. Считает, что мир возможно улучшить посредством любви. Наивная утопия! Во всяком случае, раз до сих пор мы ещё живём не по любви, значит, ничего у него не получилось, и тетрадь не сумела исполнить его желания. Простим его за это. С другой стороны, объект в надёжных руках, художник не использует её во зло, а главное, похитить у него тетрадь невозможно. Она, обретя сознание, признаёт только его. Я её понимаю: до того, как попасть к художнику, она прожила непростую одиссею. Для начала, она была у богини похищена. Верховное божество подземного мира, завладев тетрадкой, мечтало о контроле над людьми.
— Ты помнишь имя этого Верховного божества?
— Имя? — переспросила Ира. Голос её мгновенно осип — имя его Нергал.
Сам он управлять тетрадкой не мог, поэтому решил использовать человека с особыми способностями к коммуникации. Парень погиб. Пожертвовал собой, чтоб спасти других. Сражение проходило в Нулевой точке Зоны, в точке, где гибель самосознания абсолютна. Я не верю в прямую реинкарнацию. И в то же время не всё так просто. Я допускаю, что сознание определённого носителя исчезает, но не бесследно, а растворяется в извилинах мозга потомков, наделяя тех информационным полем и характером своих бывших хозяев. То есть, базовый носитель сознания исчезает, но какие-то элементы...
— Не знаю. Я себя чувствую собой. И мне не хочется быть кем-то ещё, извини. А вообще, печальная история, — сказал Сашка серьёзно. — Но ты ещё не рассказала о третьей части проекта.
— Третья часть оказалась самой умной в буквальном смысле, — Ира погладила поверхность холста. — Она получила наиболее развитое сознание с эмоциями и логическим мышлением. Называют её прибором только потому, что она не имела определённой формы. Мы вообще мало что знаем о ней. Говорят, она способна сама себе выбирать хозяев. Впрочем, о ней ты знаешь уже больше меня.
— Так ты же утверждала, что тетрадка тоже сама выбирала хозяев. И потом, мне сказали, что прибор сотворили Высшие.
— Тетрадка не могла сама прийти или уйти. Прибор — может. И что не менее важно, он способен радикально менять внешний вид. Буквально на атомном уровне. Трансформер — сложная вещь. Но Высшие прибор не передавали. Тут какая-то путаница. И вообще, Высшие — невысшие. Когда кто-то жаждет власти, он создаёт иерархию, придумывает Высших, рабов. Нет Высших и Низших. Я ничего о них не знаю. История развивается и ускоряется, создавая на каждом этапе более и более совершенные объекты, способные самосовершенствоваться. Вот параллельно нам существует раса — пра-динозавров, модифицированных историей, преобразованных в пространстве и времени, которые называют себя божествами. Пусть они называют себя кем угодно, но человек — продукт прямой эволюции и его потенциал гораздо выше. Только эволюция способна отобрать наиболее перспективные формы. Да, пра-динозавры способны бороться за власть. Вымирающие существа всегда продвигают агрессивные планы, независимо от расы. Динозавры старше нас, их возможности необычайно высоки. Но у меня есть предвидение, что главенствовать им осталось недолго. Они не выдержат темпа, заданного временем и... — Ира перехватила недоверчивый Сашкин взгляд и замолчала. Недоверие — таков удел всех Кассандр.
— Ладно, успокойся. Верю, что ты способна предвидеть. Но проверю всё равно, — перебил её Сашка. Он устал от философствования до рези в глазах. — Вот как ты думаешь, что я собираюсь сделать в следующую минуту?
— Тут предвидеть нечего — и так ясно — целоваться полезешь.
— Это ты так предвидишь или хочешь, чтоб полез?
Раскрасневшееся лицо Иры вдруг расслабилось, и она улыбнулась.
— Ты, Саша, очень хороший. Добрый. Пытаешься меня развлечь. Он тоже был добрым, — Ира взяла Сашку за руку.
Он понял, кого она имеет ввиду, но без капли ревности. Скорее гордости: "Стоящие парни всё-таки были у неё. Может, и я к ним отношусь?"
Слова начали цепляться за слова, одна нежность вызывала другую, касания переросли в объятия, и вскоре Сашка опять задыхался от радости и страсти.
Разбудил его запах кофе.
— Я надеюсь, ты будешь завтракать. Кофе поставить на стол или лучше вылить на грудь? — Ира, уже задрапированная в халат, стояла над ним и помешивала в чашке сахар.
— Если ты будешь его мешать надо мной, у тебя останется только один вариант, — Сашка потянулся и резко выпрыгнул из-под одеяла. — Девушка, расскажите, где в интеллигентных домах находятся душевые, а то вчера в темноте я не запомнил дорогу. Помнил только, что мы добирались туда на мотоцикле.
Ира многозначительно ткнула пальцем влево.
— А вы не хотите меня туда проводить?
— Тебе надо спешить, скоро появится мой профессор. Хотя у нас в семье имеет место определённая свобода в отношениях, но мне бы не хотелось, чтоб вы с ним встретились в душе. Она продолжала помешивать сахар. Ложка пропеллером мелькала за толстым прозрачным стеклом.
— Мне бы тоже не хотелось встречаться с твоим Гришей. А ты сейчас протрёшь в чашке дно. Чай, я надеюсь, зелёный? Все интеллигентные замужние девушки по утрам наливают своим любовникам зелёный чай, — и, не дожидаясь ответа, добавил: — Ладно, потопал я на работу, может быть, сегодня мне удастся это сделать без приключений. А знаешь, Ир, я же сразу догадался, что ты и есть та девушка.
— Какая девушка?
— Ну, из-за которой погиб твой друг. Ты из-за этого изменила имя? Переехала в Москву?
Ира промолчала и отвернулась к окну.
— Я только не понял, — продолжил Сашка, — какую роль во всём этом играет твой муж.
— Иногда роль мужа, редко, правда, — Ира криво усмехнулась, — или тебя интересуют свежие подробности из нашей брачной постели?
— Да я не о том.
— О чём же ещё? Лучше в эту часть моей личной жизни ты не лезь. Слишком много тут напутано, да и грязи хватает. Когда погиб Игорь, у меня был кризис. Плюс ещё множество причин, о которых тебе знать вовсе не обязательно.
— Конечно, не обязательно. С чего это ради я должен знать, например, кто поручил ему искать твой прибор у меня дома.
— Грише известна история с приборами. В отличие от всех этих светил из Академии Наук, он знает, что происходит, и если ему понадобился твой прибор, то рано или поздно он его получит всё равно. Я уверена, он уже пытался найти какого-нибудь шустрого студента, хотя бы убедиться, что прибор действительно у тебя. И денег у него хватает тоже.
— Деньги — это хорошо: тут же все шустрые студенты поднимают руки и кричат: "Можно я! А то у меня ещё не было проблем с уголовным кодексом". Но Гриша пожадничал и решил слетать сам. А что такого? Крылышки ангельские размять. Одна нога здесь, другая там. Пошарить по мелочи где чего. Нормальненько, да?
— Не юродствуй, — Ира замолчала. Походила по комнате и немного успокоилась. — Лишнего я тебе наговорила, а тут как раз тот случай, когда меньше знаешь — лучше спишь. Одно скажу, хочешь жить — не путайся у Гриши под ногами — растопчет и не заметит.
— Запугиваешь? Но если он такой большой мафиози, то почему Гриша собственной персоной... — договорить фразу Сашка не успел. Словно ледяной ветер дыхнул в спину. Колючие мурашки побежали по лопаткам. Он не стал оглядываться, ему достаточно было посмотреть на Иру. Её лицо исказил ужас, оно застыло, превратилось в маску. Казалось, что ещё мгновение и волосы на её голове начнут шевелиться. Сашка, забыв о возрасте, кубарем крутнулся в сторону, одновременно развернувшись назад. Отскакивать было не обязательно. Никто на него пока бросаться не собирался. Тем не менее, позади него стоял Иринин Гриша. Точнее, не совсем стоял, а почти висел в воздухе. В его взгляде было столько человеческого, сколько у крокодила, увидевшего пищу. Рот расползался по лицу, будто бы по нему полоснули бритвой, ноги удлинялись, покрывались буграми, закручиваясь наподобие щупалец. От Гриши оставался только костюм и высокий лоб, уже меняющий свой цвет на грязно-зелёный. Тёмные кляксы пульсировали вокруг него, заполняя весь угол.
— Для начала верни мне то, что тебе не принадлежит, — он повернул голову к Сашке. Пустоветов почувствовал, как часть его живота начала отрываться. Его скрутило и начало трясти. Боль была невыносимая. Сашка упал на колени и дышал через раз, потом вообще завалился на бок. Наверное, он ненадолго потерял сознание, но когда пришёл в себя, боль стихала. От его живота отделялась какая-то масса и растекалась по телу профессора.
"Да это же он забирает у меня подарок ангела, — догадался Сашка, — чёрт, Боря предупреждал, чтоб я не отдавал книгу в плохие руки". Тело всё ещё рвалось на куски, его качало, но Сашка поднялся и приготовился броситься на Гришу.
Гриша не обращал на Сашку никакого внимания. Игнорировал, как нечто безобидное и бесполезное. Вероятно, без прибора Сашка был ему нестрашен. Металлически-скрипучим голосом он обратился к Ире:
— Мне, Ирина, понравились твои рассуждения на...
В этот момент запоздалый страх холодной сосулькой вошёл Сашке между лопаток и покатился волнами к пяткам. Тело начало неметь. Сашка не собирался сопротивляться неприятным ощущениям. Он знал, что сейчас произойдёт, такое уже с ним недавно было, в кабинете у Александра Вячеславовича. Пол пошёл волнами, Гриша застыл, делаясь всё прозрачнее. Да не только Гриша, но и стены, и мебель. Сашка схватил Иру за руку... и очутился опять у реки, возле тех же зарослей лозы, где они давеча ловили рыбу. Рядом топтался Боря.

8

Сашка, бледный от злости и страха, накинулся на ангела:
— А ещё Хранитель называется? Где тебя носило? Я со страху чуть последние джинсы не изгадил.
— Туда, где ты был, у меня нет доступа. Я было дёрнулся, но меня долбануло уже на подходе. Короче, я мог только лицезреть — такое со мной было однажды, в Нулевой Зоне. Ума не приложу, как они сумели от меня отгородиться.
— Какая, к чертям собачьим, Зона? Кабинет моего шефа уже стал Зоной? А, может, Ирина квартира — это Зона? — Сашке казалось, что в спину всё ещё продолжает смотреть Ирин Гриша-профессор, плотоядно шевеля ногами-щупальцами.
— Саша, каким-то образом они создали свою собственную секцию внутри Зоны. В их секции они хозяева.
— Это кто? — вмешалась Ира. То ли её потрясли неожиданные метаморфозы мужа, то ли ангел. Она сидела съёжившись на камне, дрожала и заикалась.
Пустоветов вёл себя так, будто её рядом не было, ни разу к ней не повернулся и на назойливые вопросы: "Это кто? Кто это, Саша?" попросту не реагировал. Он ещё сам не отошёл от шока и поэтому продолжал тормошить Борьку.
— Хорошо, как же тогда ты меня оттуда вытянул? Причём, оба раза в самый последний момент?
— Не вытягивал я никого. Неужели ты сам ещё это не понял? Ты сам себя вытягивал. Помнишь, Соня говорила, что никто толком не знает, что ты можешь, а что нет. Вчера, например, секцию Зоны для рыбалки — ты сам сотворил. Я как почувствовал, что происходит, чуть в телебашню не завалился. Тебе манипулировать с пространством, как на брюки высморкаться.
— Брр. Где это ты таких мерзопакостных выражений нахватался? А как же в Зону Барри с Соней попали? Они-то как пробились?
— Ну, тупица! Определяя параметры пространства, ты, скорее всего подсознательно, оговориваешь, у кого туда может быть доступ. Те, кому ты даёшь доступ, могут попасть сюда хоть с Таймс Сквер, хоть с Красной площади, не замечая никаких изменений. Их память и видение меняются в соответствии с установленными тобой параметрами. А выражениям мерзопакостным меня твоя доченька научила. Ты был прав, мы были с ней знакомы. Не знаю, чьи гены использовались в процессе создания Сони, возможно, твоя благоверная приложилась к означенному процессу с большим рвением, но в результате у вас получился редкостный экземплярчик, сочетающий красоту и подлость. Эталон ведьмы. Уверен, что она охотится за прибором наравне с остальными. И как я понял ...
— Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? — опять вмешалась Ира.
— Познакомься, это ангел, — нехотя и с опозданием представил Сашка Борьку.
— Борис, — ангел по-военному наклонил голову к Ире.
— Тот самый, который передал мне прибор, знаменитую составляющую твоего не менее знаменитого проекта, — добавил Сашка.
Ира посмотрела на ангела с любопытством, но промолчала.
По посеревшему небу пробежали зеленоватые вспышки. Почему-то стало очень тихо. На середине реки что-то плюхнуло, мелькнуло радужным боком и ушло в глубину. Брызги с грохотом рухнули в воду.
— Тебя сейчас активно ищут, — взгляд Бори стал сосредоточенным.
— По идее должны. Но ты как это понял? — Сашка повернулся к ангелу.
— Когда создаётся новый участок Зоны, он по умолчанию соответствует определённым трафаретам, близким к соседним пространствам, поэтому люди, проходя через них, не замечают разницу. Ты же создал новую Зону. Этого ещё не удавалось никому. Сейчас кто-то пытается изменить параметры твоей Зоны извне, чтобы в неё проникнуть, и она соответственно реагирует. Посмотри на волны.
Волны от плескавшейся рыбы всё ещё бежали к берегам, но не кругами, а правильными прямоугольниками. Стволы лозы прямо на глазах из круглых становились квадратными, обрастали прямоугольными листьями, которые в сочетании с прожилками напоминали о давно забытой тетради по арифметике. Трава выровнялась, как будто всю её многомиллионную армию вместе с окружающим пейзажем, покосили под линейку. Из неё испуганными рывками выпорхнул воробей и, размахивая угловатыми крыльями, устремился к горизонту. Поперёк его движения вверх взлетели квадратные стебли фантастического гигантского растения с яркими фиолетовыми цветками. Один из стеблей потянулся к воробью, хищно пощёлкивая лепестками, наподобие акульих челюстей.
— Не тронь птичку, — успел подумать Сашка.
Стебель мгновенно развернулся в другую сторону, как воришка, пойманный с поличным. Из лепестка на землю плюхнулась тягучая слюноподобная квадратная капля.
— Кому-нибудь скажешь про такое, решат, что угорел, — Сашка повернулся к Борису.
— Ты, когда создавал Зону, со страху ограничил допуск всем, — продолжил Борька. — Однако ограничение ты наложил с разной степенью жёсткости. Та же Соня может изменить параметры извне и прорваться. А жаль. Сейчас она будет тут. Как раз ей бы я доверял меньше всех.
— Борька, не повторяйся. Я уже заметил твоё "особо нежное" отношение к моей дочке, — Сашка подошёл к берегу.
Заливы на реке исчезли. Мысы — тоже. Линии обоих берегов до самого горизонта вытянулись в идеальные прямые, с мокрым шоссе реки между ними. Шоссе лениво перекатывалось квадратной рябью, светлея у противоположного берега. Сашка бросил по касательной камушек. Он ударился несколько раз о поверхность, перепрыгивая дальше по траектории, напоминающей трапецию, и булькнул где-то у параллелепипедных камышей.
— Возможно, Саша, ты прав. Давай сменим тему. Моё отношение к твоей дочери никоим образом не должно влиять на выполнение служебных обязанностей, направленных на твою защиту.
— Ух, как официально, — Сашка улыбнулся. — Послушай, раз Соня сюда прорвётся по-любому, зачем усложнять ей жизнь? Пусть приходит. Кажется, я понял, как управлять этой системой, а значит, бояться нам нечего.
Воздух вокруг вздрогнул и булькнул, как минуту назад булькнул в воду камешек. Трава зашевелилась под ветром, река изогнулась в прежнем направлении, и облака, подумав немного, тоже дёрнулись и поплыли как ни в чём ни бывало.
— Саша, ну ты, наконец, можешь выслушать меня? Это очень важно, — Ира совсем пришла в себя и даже встала, возмущаясь тем, что её игнорируют.
— Если ты собираешься мне сказать, кто стоял за моей спиной в твоей квартире, то я и так знаю.
— Нет, ты не знаешь, это был не Гриша, а...
— Я собственной персоной, — закончил за неё фразу Лёвка, выкристаллизовываясь прямо из воздуха. — Наконец-то мы тебя нашли. И чего ты от нас прячешься? — его кривая, нагловатая ухмылка опять приклеилась к губам. Одной рукой он удерживал за локоть Соню, в другой у него был пистолет. — Без всяких чудес, но грохает наповал, — Лёвка поднял пистолет и прицелился в Сашку.
— Ну, что я говорил? Теперь ты понимаешь, к какому разделу животных можно отнести твою дщерь? Тебе нужны ещё какие-нибудь доказательства? — Борька встал между Сашкой и пистолетом.
— Послушай, старик, — у Лёвки опять было благодушное настроение, в которое на сей раз Сашка не поверил, — собственно говоря, я в твоей персоне абсолютно не нуждаюсь. Всё равно прибор у меня. Я бы и рад оставить тебя в покое, но ты же смотрел шпионские фильмы: самых осведомлённых для хэппи-энда расстреливают.
— Обидно, но наши взгляды на хэппи-энд не совпадают, — Сашка казался совершенно спокойным.
Соня вырвала руку и повернулась к Лёвке лицом, закрывая собой ангела.
— Ты же обещал, что никого трогать не будешь! Заберёшь свой прибор и слиняешь. А прибор, оказывается, у тебя! Ты меня обманул.
Лёвка засмеялся:
— В чём? Ты хотела деньги, славу, бессмертие — ты их получишь. Что касается прибора, то он мой. Мой, ясно?! Почему ты ни в чём не обвиняла своего друга-ангела, когда он его у меня похитил? А теперь просто последует наказание за преступление. Жаль, я не Раскольников, и топора у меня нет, а то бы я сейчас вашего ангела-клептомана с удовольствием освежевал. Всё. Сойди с траектории. Не надо становиться передо мной строем. Я и так не промажу. Правда, ежели ты желаешь помочь мне сэкономить патроны, — он вдруг запел, — и одною пулей он пронзил обоих и пошёл... Куда же он пошёл?
— Куда послали, туда и пошёл, — Сашка вышел из-за Бориной спины. — Хранитель, я тебя увольняю. Не умеешь ты охранять. Тебе самому охранник нужен, интеллигент ты наш небесный. — Ира, ты можешь сказать, кто стоит перед нами?
Ира покосилась на Лёвку и тут же отвернулась. Она снова побледнела, её затрясло. Больше в Лёвкину сторону она не поворачивалась.
— Да-да, Ира, ты права, это твой безобидный Гриша, — подтвердил Сашка. — Именно по этой причине они никогда не появлялись вместе, никогда не оставались наедине и не беседовали между собой. Сами с собой беседуют только люди, причём, с неуравновешенной психикой. Ему это не дано. Ни один человек не может обладать такой уникальной способностью менять морщины, рост, привычки, походку, вкусы.
Лёвка расхохотался:
— Ну, ты старик даёшь. Написал в жизни два с половиной детектива, а теперь из себя Шерлока Холмса корчишь. Ну, поиграйся, поиграйся. Покрути Баскервилям хвосты. У тебя ещё есть несколько минут, — он многозначительно повёл дулом. — Ты не возражаешь, если я начну отстрел с тебя?
— Папка, это моя вина, — Сонька двигалась перед дулом, стараясь заслонить то Сашку, то ангела, — позарилась я, дура. И на что? На деньги. Эх, нищета!
Неожиданно она упала на колени и хищной торпедой метнулась к Лёвке. Лёвка как будто только этого и ждал. Пробкой из шампанского хлопнул выстрел. Потом ещё один. Но за мгновение до того, как пули влетели в хрупкое Сонькино тело, Борька, стоявший позади, обхватил её за талию и развернул Соньку вокруг себя, закрыл её собой. Рубашка на спине тут же потемнела от крови. Борька пошатнулся, но в следующее мгновение его плечи расправились, перья на крыльях зазвенели, как мечи, вынимаемые из ножен, исчезли зрачки, расплавились в светящихся белках. Лёвка успел сделать ещё два выстрела, но теперь пули отлетали от ангела сплющенными шариками. Ангел ухватил Лёвку за горло и рванул вверх. Ноги поэта беспомощно заболтались над землёй, бесполезный пистолет упал в кусты. Но лицо Лёвки не выражало ни малейшей озабоченности.
— Борька, ты знаешь, кого ты держишь в руках? — страха в Сашкином голосе не было. Таким голосом статисты докладывают результаты своих исследований на совещаниях. — Это Нергал, ты ему ничего сделать не можешь. Отпусти его. Если тебе кого-то хочется поносить на руках, то возьми Соню, вам обоим будет приятно. Так, Соня?
Соня ничего не ответила, но по выражению её лица стало понятно, что Сашка попал в точку.
Ангел довольно грубо бросил добычу на землю. Крылья его опустились, и он опять сжался до Бори.
— Нергал погиб, — Ира произнесла это почти шёпотом, но её услышали все.
— Нергал не погиб. И ты знала об этом. Нергал не имеет ничего общего с динозаврами, поэтому ему удалось спасти не только своё сознание, но и сознание Ириной подруги Тиамат, сделав этим её своей пленницей, рабыней. Тиамат как рабыня была в полной зависимости от Нергала. По его поручению она шантажировала Иру: Нергал и вправду убил бы Тиамат, если бы Ира заговорила, но она была надёжным другом и молчала долгие годы. Ира и Тиамат похожи более, чем сёстры-двойняшки. Они по очереди выходили на свет божий, и никто не мог понять, что это две совершенно разные женщины.
Мои первые подозрения возникли ещё до нашего культпохода в ресторан, а именно при получении денег за доставку домой. Я не увидел в действиях никакой женской логики. Далее, у вас обеих очень похожая походка, однако у женщины, вручившей мне деньги, походка была спортивней; у пришедшей в ресторан — элегантней. Конечно, то, что для ресторана она загримировала след кольца на пальце, первое время меня сбивало с толку. Но двойственное поведение насторожило и заставило делать выводы. У людей бывает взаимопонимание на подсознательном уровне. Это взаимопонимание подсказывает, как себя вести, помогает предвидеть следующий шаг партнёра. Пока мы с Ирой гуляли по улицам — всё было замечательно; но после того, как она зашла домой переодеться, внутренняя связь оборвалась, Иру словно подменили. Ира ночью рассказывала о Нергале скорее с горечью, чем со страхом. Но появление Нергала утром вызвало панику. Только Тиамат могла так по-животному бояться присутствия своего господина. А уж полёты Гриши-Лёвы через окно моего кабинета подтолкнули меня к самым фантастическим предположениям. Я не сомневался, что ночью со мной была Ира. На её руке был след от кольца. Но утром кофе подавала ты. Так, Тиамат?
Тиамат опустила голову:
— Да, я царица Тиамат, рабыня Нергала.
— Верно, — согласился Сашка. — Только Нергал мог руководить сознанием человека, делать из него марионетку. Пока профессор философствовал на кафедре, Лёвка сидел дома и якобы писал поэмы, потому что в этот момент от Лёвки оставалась одна оболочка. А когда Лёвка пил водку и читал дамам свои поэмы…
— Профессор прятался на даче, — закончила за него Тиамат.
— Верно, — согласился Сашка. — Остаётся выяснить, где находится Ира. Впрочем, это несложно. Ты и есть Ира. Нет, вы не умеете делить своё сознание, это до сих пор было под силу только Нергалу, а вот прятаться в чужом теле — запросто. Правда, когда кто-то из вас в этом теле доминировал, появлялись внешние признаки: походка, след от кольца, увлечения.
Тиамат согласилась:
— Ира не может появиться перед вами. Ей стыдно.
Сашка словно не слышал реплику Тиамат:
— А также верно, что прибора, исполняющего желания, не существует. Но есть люди, которые обладают определёнными способностями. Они и есть Высшие. Книга только подсказывала, что надо делать, а исполняло сознание человека.
— Пап, ну ты даёшь, — удивилась Соня. Со счастливым лицом она вцепилась в Борину руку, но смотрела только на Сашку. А надо было на Борьку. Он улыбался, но бледнел всё больше и наконец упал на колени. Вся спина его была в крови.
— Эй, Борь, ты чего? — Сашка кинулся к нему и помог лечь на траву. — По идее, ангелы должны быть бессмертны.
— После смерти мы бессмертные, но я ведь стал ангелом при жизни.
— А теперь у тебя появился шанс стать им в облаках, — вмешался Лёвка.
Пока на него не обращали внимание, он поднялся с травы, отряхнул штаны и спокойно слушал Сашкины объяснения.
— Прости, старик, я за тебя закончу эту красивую историю. Конечно, я не ожидал от затюканого фотографа такой прыти, но ты, действительно, всё распутал и правильно назвал имена, правильно расставил фигуры. Только я предпочитаю представляться сам. Я Нергал — верховный бог. А вы всего лишь несчастные люди. Разница между нами — пропасть. Вы можете мнить из себя кого угодно, наряжаться в крылья, обладать какими-то способностями, но прыгнуть выше себя вам не дано. Вы всегда будете стареть и умирать. Вы всегда будете подчиняться и преклоняться мне — божеству.
Над ним закрутились облака, стало темно. Толстые щупальца веером вырвались из штанин, подняли Нергала высоко над травой. Из его груди, рта, ушей к людям потянулись многочисленные змеи. Ира закричала. Нергал вытянул руку по направлению к ангелу. Подчиняясь его движению тело Бори поднялось в воздух. Его лицо перекосила гримаса боли. Лёвка стал медленно сжимать ладонь.
— Ну, кто может помешать мне снять шкуру с этой курицы?
Вместо ответа Сашка изменил параметры пространства. Впервые он сделал это сознательно. Нергал замер, превратился в статую. Гигантские щупальца беззвучно раскололись, разлетелись пылью, мелкими асбестовыми кусками, а тело Нергала неуклюжей статуей плюхнулось на землю. Только лицо его осталось подвижным, странным образом завершая памятник самому себе. Глаза Нергала бешено вращались, губы порывались что-то сказать, но, видимо, условия, оговорённые Зоной, не позволяли. Борька опустился на траву и остался лежать. Сашка подошёл к нему.
— Друг мой, ты доказал, что ты и есть самый настоящий ангел-хранитель. Для всего остального мира ты можешь исчезнуть, но в моей Зоне ты будешь жить вечно. Поднимись, ты уже здоров.
Борька послушно сел, потом тяжело поднялся на ноги.
— Я не могу быть вечен, потому что ты не вечен сам. Зачем же устраивать многолетнюю агонию. Отпусти меня с миром. Я тебе больше не нужен.
Сашка на мгновение задумался:
— В Зоне я могу быть вечным. И ты со мной будешь вечным тоже, — он был серьёзен.
— Ты не оригинален, мой друг. Для того, чтобы изолировать сознание в замкнутом пространстве на неопределённый период времени, существует ад. А ты из собственной жизни пытаешься ад сделать. Природу не перехитришь. Она мудро всё устроила; лишнее рано или поздно исчезает.
— Боренька, милый, ты чего, завязывай? — Сонька подскочила к ангелу и обхватила его руками. — А как же я? Как я без тебя? Я знаю, что перед тобой виновата, но это ты ангел, а я всего лишь ведьма. В каждой женщине есть немного от ведьмы. Способности колдовать бесплатно не даются. Моя вина, я знаю. Моя вина!
Борька смотрел на Соню, гладил по голове и молчал.
— Борь ты же знаешь, что надо делать. Не молчи. Я готова на всё. Поверь мне. Поверь, миленький!
Сонька посмотрела на него и поняла всю бесполезность уговоров: его путь был предопределён. Она сама была виновата. Это она привела Нергала. Сонька перестала причитать, подошла к Нергалу и хотела плюнуть, но раздумала. Отошла, прижимая руки к груди, и молча стала смотреть на Борьку, прощаясь. Даже плакать она не могла. Плач позволяет отпускать грехи, а её грех не заслуживает прощения.
Борька повернулся к Сашке и вдруг расцвёл своей кроткой улыбкой.
— Эй, Сашка, ну что вы тут раскисли, рано или поздно это должно было произойти. А ещё, мне кажется, желания старого художника исполнились: всё-таки мир стал лучше благодаря любви.
— А с божеством что будем делать? — Тиамат расхрабрилась до того, что указала пальцем на Нергала.
— Он не божество, — уточнил Сашка. — Нергал никогда не был божеством. Он —третья, самая умная часть проекта Иры. Как трансформер Нергал мог раскладываться на куски. Чтобы никто не смог узнать откуда он появился, он выделил один из своих блоков и выдал его за всю третью часть проекта. Когда передо мной появилось абсолютно нереальное существо и передало книгу, исполняющую желания, я поверил в реальность подобного и даже одно время таскал её на себе. Я действительно верил, что она может исполнять желания. Но однажды я попросил её научить меня водить машину на уровне профессионала. И ничего не произошло. Сколько я ни просил её помочь решить мои транспортные проблемы, ничего не получалось. Зато, когда на шоссе грузовик начал меня прижимать, я подумал: "ГАИшников на тебя нет", и самосвал тут же подбил "Мерседес", но в то утро я оставил прибор Борьке. И тогда я понял: все мои скрытые таланты находятся во мне самом, а не в приБорьке. Он служит катализатором, толчком, благодаря которому начинаешь верить и инициировать собственные возможности. Тогда я вернулся домой, забрал у Борьки прибор и стал вылавливать его истинного хозяина "на живца", причём живцом я был сам. Хозяин не заставил себя долго ждать.
Вот и вся история третьей части проекта. Кстати, проявившиеся во мне способности не сделали из меня сверхчеловека, а скорее всего, деформировали другие. Мои возможности деформированы, как у слепцов, которые хорошо слышат. То есть, я способен создавать пространства именно потому, что не могу водить машину, делать карьеру, музицировать и многое другое.
Соня на мгновение отвела взгляд от ангела:
— Ты отвлёкся. Лучше объясни, почему именно этот третий проект оказался таким агрессивным? Ведь первые два помогали людям.
— Вопрос не ко мне. Лучше спросить у Тиамат, какие эмоции Иры она накладывала на проекты. Первая часть — картина писалась в честь скрипичных способностей писателя Александра Беляева, соответственно, она оказалась самой безобидной, тетрадка, называлась "Головой профессора Доуэля" и тоже, если и делала пакости, то неосознанно, зато третий проект наша поклонница Александра Романовича назвала... — Сашка сделал паузу и повернулся к Тиамат.
— Властелин Мира, — отозвалась та.
— Правильно, — подтвердил Сашка. — Имя определило поведение проекта. Мы очень часто вслепую создаём нечто, а потом всё жизнь расхлёбываем продукты собственной неосторожности. Это Ира и Тиамат создали изощрённого воителя, взявшего себе имя Нергал и подмявшего под себя своих создателей.
— Когда-то я читала сказку про Тень, — вспомнила Сонька, — похожая история. Пап, сделай-ка ты его тенью. Ты ведь в своём пространстве почти бог.
— Когда-нибудь моё пространство закроется, и Нергал освободится. Нет уж, у меня есть идея получше. До сих пор только Нергал мог проникать в чужое сознание, но только до сих пор.
Он обошёл поверженное божество, прицелился и вдруг вошёл в него, как до сих пор это делал Нергал. От неожиданности все замерли, не веря собственным глазам. Однако через минуту Сашка выскочил назад, брезгливо отплёвываясь.
— Б-е-е, меня сейчас вякнет. Ну, и мыслишки у этого, бывшего. Ладно, увиденное подсказывает мне, что восстановиться ему будет намного труднее, если им вначале пообедают вон те милые животные.
Из-за куста строем промаршировал десяток муравьёв, каждый размером с кошку. Глаза Нергала поплыли под лоб.
Соня злорадно посмотрела на голову:
— А ты, папочка, садист.
"Садист" в её исполнении звучало комплиментом.
— Нет, — вмешалась Тиамат, — Нельзя уподобляться Нергалу. Физическое устранение не решает проблему. Потом мы будем себя всю жизнь пинать. Лучше помоги мне пропустить его по секциям Зоны в обратном направлении, — обратилась она к Сашке. — Его надо вернуть в состояние безобидного трансформера — казнь справедливая и надёжная.
— И всего лишь? — разочарованно буркнула Соня.
— Тиамат права, — высказался Борька.
— Принимается большинством, — Сашка повернулся к Нергалу. Голова исчезла. Тиамат шагнула вслед ней.
Сонька закурила. Сашка отвернулся и молчал о чём-то своём. Смеркалось. Через тело ангела уже несколько раз проскочили светлые сполохи.
— Мне пора, — он поднял голову, прислушиваясь.
Пошёл снег. Тяжёлые хлопья быстро покрывали землю, ложились на плечи. На ангела снег не ложился, падал сквозь него на траву. Он становился всё прозрачней и прозрачней. Вот он широко открыл глаза. Вот он в последнем жесте поднял руки.
— Борька, — крикнула Соня, бросилась к нему и прошла насквозь. С того места, где он только что стоял, поднялся большой белый ангел и медленно устремился вверх.
— Борька! Борька! — кричала вслед Сонька, но он уже не отзывался.
Ангел исчез. Где-то вверху загорелась первая звезда.
— Пойдём домой, дочка, — Сашка взял Соню за руку, как маленькую.

— Я не знаю, какими достоинствами обладает мой проект и почему ему дали Гран-при на Венецианском биеналле, но мне приятно. Я даже не буду скрывать, — Ира, наряженная в свой любимый зелёный цвет, давала интервью прессе и телевидению.
— Не пытаясь умалять достоинства вашего проекта, хочу спросить: правда ли, что ваше Гран-при было определено при содействии главного спонсора биеналле, издательства Wing? — брюнетистая дама с микрофоном и журналистской лейбой CNN протянула Ире микрофон.
Остальные дружно защёлкали камерами.
— Я слыхала, что комиссии издательства понравились мои работы. Они даже прислали мне проект договора на комплекс дизайн разработок, но лично я пока ни с кем из официальных представителей Wing не знакома.
По рядам журналистов пробежал шёпот, и они дружно повернулись к высокому худощавому мужчине в белом костюме.
— Извините, Ира, я услышал ваши последние слова. Я председатель комиссии при компании Wing, — представился он. — Должен пояснить, что мы искали объект, который мог бы служить талисманом нашему издательству, своего рода логотипом, а ваш проект стопроцентно совпал с нашим видением искомого, — председатель говорил специально громко, чтобы не повторяться потом ещё раз для журналистов. — Поздравляю, вы создали гениальное произведение, — доверчиво улыбнувшись Ире ещё раз он повернулся, собираясь продолжить движение. Журналисты тут же забыли о художнице и толпой ринулись за ним. Возле Иры остался только Сашка:
— Ну что, поздравляю. Молодец. Ты знаешь, мне показалось, что этот мужик в белом чем-то похож...
— И мне показалось, — перебила его Ира. — Он мне оставил визитку, — она раскрыла ладонь, но там было только белое перо.
Она понимающе посмотрела на Сашку.
— Ладно Саша, пойдём в гостиницу. Я устала от всей этой шумихи.
— Пойдём. Только не забудь "визитку" Соне передать.
Перед уходом, они ещё раз прошли возле стеклянного куба, в котором лежал Ирин трансформер, получивший Гран-при. Они дружно посмотрели на куб и одновременно вздрогнули. На гладкой поверхности трансформера появился глаз, посмотрел на них, мрачно подмигнул и исчез.

________________________________________

¹ Стихи Ю. Брагинского
² Песня Е. Райзер