ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Ангел Боря

1

Время сгибает спину. Чем дальше, тем труднее поднимать голову к небу. Ну и правильно. Нечего тешить себя иллюзиями, всё равно туда не попадёшь. Смотри в землю — там тебе предстоит постоянная прописка. К облакам полетят только те, у кого совесть лёгкая, не отягощённая поеданием ближних и дальних.
— Так что, Вестник, мне травой питаться?
— И травой нельзя. Сказано же, “не отягощённая поеданием дальних”. Можешь попробовать насытиться святым духом, от него не убудет.
Человек обязан смотреть в землю, а не возносить себя над теми, кого время уже успело согнуть. Твой горб может оказаться побольше. А чужой... Кто знает, может это вовсе не горб и не грехи, а сложенные крылья.
Борька любит смотреть в небо. Мало ли что пишут в умных книгах. И вообще, кто сказал, что книги умные?
— Тот, кто их пишет.
— Всё-то ты, Вестник, знаешь.
Естественно, разве кто-нибудь захочет согласиться с тем, что он непроходимо глуп? Спроси писателя, чем его книга так полезна людям? Почему её надо печатать? Он сразу начнёт суетиться, прятаться за авторитеты, дескать, профессор К. о ней высоко отзывался, дескать, редакция оценила её качества. Причём тут профессор К.? Он в этой книге дальше первого абзаца не ушёл. Не осилил. Причём тут редакция? Им план по выпуску макулатуры выполнять надо. Они иногда такой мусор печатают, похлеще передовиц в жёлтых газетах. Нет, книга вовсе не источник знаний. Ни фига подобного. Книга — источник усреднённых знаний. Авангардное человек должен постигать сам, вне книг. Глядя в небо.
Борька любит смотреть в небо. Туда, где сходятся в одну точку тёмные тела деревьев. Где тихонько звенят на ветру поблёкшие стеклянные листья. Где в щёлки между ними пробиваются уже холодные лучики уходящего солнца, заставляя щуриться. Когда Сонька щурится, у неё на щеках появляются смешные ямочки. Но про это никто не знает. Только он. А ещё он любит разговаривать с Вестником. Вот как сейчас.
Сентябрь.
Выпускной учебный год для Борьки начался в новой школе-интернате, вдали от родителей. Вдали — это не только километры. Родители познакомятся только лет через двадцать. Забавно, он уже есть. Впрочем, ничего забавного. Плохо без родителей. Быть одним на всей планете позволено только круглым сиротам. Но ничего, всё должно получиться, он добьётся, он не имеет права проиграть. А потом, когда-нибудь потом, можно будет и с родителями объясниться.
И вообще, пока все мысли Борьки занимала Сонька, отпетая двоечница и хулиганка из 10-го “Б”. Когда он спрашивал сам себя, чем она так его поразила, то ответ прятался где-то между мозгом, разумеется, костным, и гормонами. Но, наверное, что-то он в ней нашёл. Хотя бы то, что Сонька не похожа на других, в том числе — на своих подруг.
Подруги у Соньки хулиганистые, похлеще самой Соньки. Худые и злые. Не зря их в школе зовут ведьмами. Вон, сквозь распахнутую дверь видно, как девчонки пристроились в коридоре на подоконнике; одна сидит, а две стоят рядом — три дохлых богатыря. Средний Муромец — Лизка, самая злая и красивая. С такой ведьмой любой церковный гроб выписывать фигуры высшего пилотажа сам начнёт.
Уроки уже закончились, а они всё торчат в школе. Уроки делать неохота, на полдник тоже неохота — сегодня всё равно там булка с заплесневелым вареньем. Лучше здесь покантоваться. Не идти же в самом деле листья со двора убирать.
— Лизк, а у меня ничего не получается, — жалуется Жанна, яркая брюнетка с фиолетовыми ногтями. У неё на носу модные тёмные очки. Вряд ли кто-нибудь может похвастать, что видел цвет её глаз.
Но главная заводила всё-таки Лизка. Она из них трёх самая чумная и самая наглая. Не боится никого. Старые папашкины связи охраняют её получше, чем псарня волкодавов. Её родитель, занимавший до недавнего времени ответственную должность, брал сколько мог. А когда не давали, брал без спросу. Правда, делиться ему тоже приходилось. Всем. Кроме срока. Собственно, посадили папашу из-за того, что дал какому-то чину недостаточно. Лучше бы дал по роже — не так обидно было бы.
Лизке не жалко папашку. Он всю жизнь жрал и пил в своё удовольствие, оставляя Лизкиной мамаше сущие крохи, поэтому, когда на мамашку свалился мешок с деньгами из папашиных запасов, она была в шоке и неделю пянствовала. Правда, поговаривают, что она знала об этом мешке и сама помогла пристроить мужа за решётку, чтоб без его помощи определять, на что эти сбережения тратить.
После приземления папашки в места, отдалённые даже от Урала, мамашка решила наверстать упущенное и пожить для себя. Она прикупила себе авто с водителем, пол ювелирного магазина украшений, а Лизку сдала в интернат, чтоб не путалась под ногами у кавалеров и не задевала их за интимные места, тем более Лизка с двеннадцати лет делалал это не фигурально. Однако время от времени в мамашке просыпались чувства, и тогда она мчалась к Лизке, рыдала, просила прощения, обещала забрать домой и тратила неимоверные деньги на шмотки для своего чада. После чего, вымолив очередное прощение, мамаша возвращалась в столицу и опять надолго забывала о Лизкином существовании.
Чадо не слишком обижалось на мать. Как ни парадоксально, в интернате она получила гораздо больше свободы, чем дома. Вот и сейчас из-под короткой импортной куртки с безумным количеством карманчиков и хромированных накладок она демонстрировала продетый в пуп пирсинг. Учитель математики, глядя на этот пирсинг, начинал заикаться и путать гипотенузу с биссектриссой. Мужское большинство в школе рассматривало Жанну и Соньку как пажей при её величестве Лизке. Борька относился к меньшенству. Только ему одному не давали спать видения с Сонькой в главной роли.
— Жанка, а ты ещё раз попробуй. Смотри точно между лопаток и не отводи взгляд — любой повернётся обязательно.
— Лизк, а Славика ты загипнотизировать можешь?
— Ну, Жанка, ты даёшь. Зачем тебе Славик? Влюбилась в него, что ли?
— Может, и влюбилась. А тебе что? — Жанна вспыхнула и зло сжала губы.
Гроза девичьих сновидений высокий блондинистый Славик медленно шёл по коридору. Возможно, он услышал разговор девчонок, потому что, когда Лизка упёрлась ему в спину взглядом, он повернулся и неприлично согнул руку в локте. Но после того, как Лизка, назло подруге, поманила его пальчиком, он подошёл, взял Лизку за лацканы куртки, приподнял и поцеловал прямо в губы.
Жанна побледнела, Сонька с любопытством рассматривала процесс, словно в кинотеатре, только Лиза по окончании процедуры вытерла губы и сообщила:
— У меня и другие места для поцелуев есть, только деньги вперёд.
Девчонки захихикали.
Славик уже собрался отрулить, но шутка ему определённо не понравилась. Он опять повернулся к Лизке и, не размахиваясь, ударил её по щеке.
Девушка схватилась за лицо. Сонька встала перед ним, закрывая подругу. Парень сверху вниз оценил Соньку и отошёл, бросив:
— Бешеные ведьмы.
Лизка, не отнимая рук от лица, выбежала на улицу. Между пальцами выступила кровь — Славик разбил ей губу. Сонька выскочила следом. Только Жанна не убежала. Она приподняла очки, посмотрела на Славика, но не между лопаток, как учила Лизка, а под колени и вытянула вперёд руку.
Славик споткнулся и упал, да не просто. Какая-то сила буквально швырнула ногами вперёд на шкафчики. От сотрясения, мирно стоявшая сверху банка с кактусом покачнулась и упала ему на грудь. Стекло треснуло, земля полетела на рубашку и лицо, а кактус, извернувшись, спикировал в противоположную сторону — на верхнюю часть брюк.
Жанна злорадно ухмыльнулась и чуть ли ни парадным шагом последовала за подругами во двор.
Обе створки двери были распахнуты, но она была так занята своими счастливыми мыслями, что едва не столкнулась с новеньким. Тот неуклюже увернулся от столкновения, однако успев подставить руку на случай, если Жанна начнёт падать. Новенький начал учиться с ними только с этого года, но уже успел получить кличку “Горбатый”. На самом деле Борька горбатым не был. Сутулым — да. Но правило “все на одного” и “трави слабого” в школах-интернатах соблюдалось неукоснительно.
Жанну насмешил его джентльменский жест:
— Ты чего, Горбатый, дороги не видишь? — она ловко обогнула его руку и сбежала по ступенькам вниз.
Борька ничего не ответил. Проводил её своими телячьими глазами и виноватой улыбкой.
Жанна не любила новенького. Мало того, что урод, так ещё и малахольный какой-то. Таких при рождении надо на мясокомбинат сдавать. Ходит, как тень отца Гамлета. Появился перед самым началом учебного года. Где его родители и есть ли они вообще, никто не знал. Не удивительно! Какой папаша признается в сотворении подобного чуда? Во всяком случае, документы он принёс в школу сам. Какая нелёгкая притащила Горбатого в Подмосковье — тоже было неясно: вроде, по документам, переехал откуда-то из Белоруссии. И учился Горбатый странно: сочинения писал на пятёрки, а по математике и физике выше тройки не получал. Разумеется, она потребовала от сердечного друга, Валерки свет Петровича, чтобы у Горбатого выше тройки оценок не было. Но Валерий Петрович, преподававший у них физкультуру, математику и физику, и сам не собирался делать из Борьки отличника. Он невзлюбил новенького за слишком умные вопросы и гнобил ученика как мог.
Были бы у Борьки родители или другое какое прикрытие, Валера бы так не наглел, но Борька тихий и пожаловаться ему некому. Иногда он смотрел на Жанну взглядом ощипанного ангела и тогда в ней начинала шевелиться совесть. Правда, со своей совестью Жанна договаривалась быстро:
— Спи спокойно, дорогая совесть. На земле надо быть рогатым и бодаться, иначе затопчут. Пусть этот Горбатый недоумок сейчас помучается, потом благодарить будет.
С физкультурой у Борьки действительно были проблемы. Ну как можно, например, прыгать в высоту при такой фигуре? С другими видами спорта дела обстояли не лучше. Старшеклассники собирались, как на концерт, когда Борька подходил к бассейну.
— Эй, Горбатый, ты, если нос в воду опустишь, точно на крокодила будешь похож.
— Для этого ему и нос опускать не надо.
— Не вздумай плыть на спине — побьёшь горбом дно бассейна.
— Говорят, когда твоя мамаша тебя первый раз увидела, то со страху потеряла сознание.
Откуда они про это узнали? Он же только классной говорил. Мама потеряла сознание от большой потери крови, а он тут не причём. Подслушали или классная разболтала. Впрочем, какое это имеет значение?
Когда Борька вошёл в школьный коридор и увидел лежащего на полу Славика, он попытался ему помочь. Но Славик вскочил сам и яростно выдернул руку:
— Не приближайся ко мне. У тебя руки холодные, как у жабы, и сам ты жаба. Жаба! Жаба!
Однако оглянувшись и сообразив, что концерт устраивать не перед кем, в коридоре они были только вдвоём, Славик изменил тон:
— Ну ты того, ладно? Ну, спасибо, короче. Это я поскользнулся неудачно, — Славик захромал вдоль по коридору. Борька удивлённо посмотрел на кактус, осколки и комки земли, потом — в спину Славику и опять перевёл взгляд на мусор.
“Надо линять, не дай бог, сейчас физрук появится — точно всё свалит на меня”, — успел подумать Борька, и тут же, словно чёрт из табакерки, на пороге вырос Валерий Петрович собственной персоной. Конец левой штанины его брюк прятался внутри грязного носка: всем видам транспорта Валерий Петрович предпочитал велосипед.
— Ну и что ты тут натворил? Хулиганишь? К директору захотелось? А может быть, сразу в тюрьму? В камеру к пидорам? Нет спасения от вас, байструков. Наплодят, а учителя расхлёбывай. Ни днём, ни ночью покоя от вас нет! А ну живо убирай, чтоб следа здесь не осталось. И банку чтоб достал новую. Где хочешь, хоть своруй.
— Это не я, — попробовал оправдаться Борька, но Валерий Петрович повернулся спиной и спокойно зашагал во двор.
— Можешь жаловаться хоть министру, а я тебе не верю, — говорила спина.
Борька смёл остатки банки в кучу и забросил мусор в урну. Конечно, можно было не убирать. Через минуту Валерий Петрович всё равно забудет про мусор и кактус. Ему сейчас не до Борьки, пошёл небось катать Жанку на своём драндулете до ближайших кустов. А вот уборщица, баба Настя, почти ничего не видит и точно порежет руки об осколки. Жалко её, она добрая. И Борьке сочувствует. Как-то раз даже пирожками его угощала.
До полдника оставался ещё час — любимое Борькино время. Занимайся чем хочешь. Никому до тебя дела нет. Можно к обрыву на речку смотаться незаметно. Кстати, там Сонька часто бывает.
Лет двести назад школа-интернат была графским поместьем, а забор вокруг хоть и возвели в стиле самого здания, но гораздо позже. Здание держалось молодцом, не обращало внимание на войны, революции и дни рождения, будто бы ему после двухсотлетия было даровано бессмертие, и счётчик времени, подобно заезженной пластинке, каждый год выдавал одну и ту же цифру. А вот оштукатуренное основание забора и столбы с бетонными шарами наверху время не пощадило: побелка потеряла цвет, штукатурка растрескалась и облупились, подставив непогодам своё рыжее кирпичное нутро.
Даже пролёты забора, сваренные из стальных прутьев, утратили первоначальный лоск. Погнутые шаловливыми ручками шустрых воспитанников, они напоминали рот акулы, вышедшей от дантиста. Забор пробовали ремонтировать, нерадивых наказывать, но жажда свободы оказывалась сильней, и новые поколения старшеклассников продолжали гнуть прутья. В конце концов администрация плюнула и больше денег на ремонт забора не выделяла. Правда, наказывать начала жёстче. Но какого школьника может остановить наказание, когда речь идёт о танцах в клубе по соседству, о круглопопых Раечках и Лорочках из педучилища неподалёку? Ни один забор в мире не мог служить преградой школьникам, подгоняемым гормонами, романтикой и просто желанием похулиганить.
Борька знал все дыры в заборе и уже сто раз пролазил между прутьев. Там, сразу за забором начинается свобода, там таинственная тропинка ведёт к каменной круче, с которой когда-то сбрасывали в омут пленных принцесс, ставших потом русалками. Тело привычно протиснулось между прутьев, и он спрыгнул вниз.

2

За ночь тело привыкает к горизонтальному положению. Согнуть его без посторонней помощи — это что-то из подвигов Геракла. Утром тело считает, что оно уже умерло и нефиг его двигать, дёргать и, вообще, какого чёрта оно должно выполнять глупые команды мозга?
Борька с закрытыми глазами ползёт в ванную, чтобы там как минимум полчаса стоять под горячими струями, смывая остатки ночных кошмаров и возвращая телу подвижность.
Время в конце концов согнуло спину. Поднимать голову к небу тяжело и лень. Нет, под ноги смотреть надёжнее — вдруг доллар найдёшь. У него на полу это запросто. Между натюрмортами, гипсами и лежбищами книг на полу не то, что доллар — три найти можно. Причём одной купюрой. Но Борька смотрит не на пол, а в холодильник, поднимая себе настроение бутербродом с сервелатом и чашкой кофе, услужливо заваренным кофемейкером. Через час он должен быть под Вашингтоном, в галерее. Предстоящая выставка может оказаться весьма полезной, и нужно оговорить с директоршей детали заранее.
Перед выходом он посмотрел на себя в зеркало — видок хоть куда: сутулый лысоватый дядька, далеко не первой свежести, в немодной полосатой рубашке с расстёгнутыми верхними пуговицами — сельская интеллигенция выглядит богемней.
— Может быть, стоит почистить пёрышки? А? Н-н-н-нет, пойдёт так. Это встречают по одёжке, а дальше, чем больше странностей, тем натуральней. Да и Маша, жена, не поймёт.
Утро приветствовало его липким туманом. На шоссе сплошные пробки, видимость ограниченная, водители боятся разгоняться и идут вплотную друг за другом. За час до Вашингтона можно добраться только на танке. Белый “Форд” с левой полосы замигала поворотом, дескать, пропусти, мне скоро съезжать с шоссе. Борька притормозил свою “Короллу”, пропуская машину перед собой, и тут же пожалел об этом: “Форд” с шоссе не съехал, а почапал перед ним со скоростью пенсионера на прогулке. Впереди неё образовался проход, в который тут же нырнули школьный автобус и огромный грузовик. Борька покорно съехал на левую полосу и достаточно быстро обогнал вклинившуюся перед ним машину. За рулём сидела чёрная девица и радостно тараторила по мобильнику. Вот из-за таких идиоток он опаздывает на важное свидание. Борька чуть не обматерил её на всех известных ему языках, но сдержался. Нельзя. Люди, они разные, и все имеют право на существование.
А всё началось с того, что он родился. Медсестра с криком, осеняя себя крестным знаменем, выбежала из палаты, когда он, с ещё не обрезанным пупом сел на родильном столе и попытался объяснить ей, как быстрей привести в чувство маму, потерявшую сознание от потери крови. Медсестра не поняла его язык, он говорил на забытом средиземноморском диалекте, но его сосредоточенное выражение лица привело её в ужас. Маму в чувство привели, а сосредоточенное выражение лица у него осталось потому, что появился Вестник.
Без громов, молний, расступившихся морей и других спецэффектов, он вежливо постучался где-то в районе гипофиза, потом зашёл внутрь, вытер ноги, сел на что-то там и начал изрекать. Из длинного предисловия и последующей за ним ещё более длинной речи, Борька понял, что вопреки всем природным законам, но в результате некоторых аномалий, имевших место в маминой биографии, и в связи с не совсем ясным папиным происхождением, появилось на свет такое чудо, как он, причем в перьях. Борька, разумеется, не Мессия, но в небесных канцеляриях ему уже уготован некий высокий пост, типа архангельского или нечто такое же крылатое. Однако для получения высочайшего поста он должен пройти испытания, а именно: найти объекты, исполняющие желания, сотворённые случайно некими добрыми ведьмами.
Борька сначала хотел послать Вестника ко всем собачьим и несобачьим чертям. С какой стати он должен выполнять чьи-то инструкции и куда-то бежать, когда у него ещё молоко на губах не обсохло? Точнее, он даже не успел его попробовать. И заоблачный пост ему тоже на фиг не нужен: сухие подгузники в качестве приза всех новорожденных устраивают гораздо больше. Однако немного подумав, согласился — хоть какое-то развлечение будет, а то лежать сутками рядом с телевизором, пускать пузыри, гукать и смотреть, как дует минское Динамо — адская скукота.
— Ладно, Вестник, передай богу моё согласие и можешь идти надраивать нимб для нашей аудиенции.
— Причем тут бог? Он никаких аудиенций и презентаций он не делает. Е-мэйлы по утрам не посылает тоже. И видели мы его не чаще, чем люди: бог — не кинозвезда, чтоб торчать в телевизоре. Для нас достаточно знать, что Он есть. Ты для себя тоже должен выбрать один из возможных вариантов: или ты в него веришь и тогда ты с нами, или не веришь и обитаешь сам по себе. Всё! Он себя проявил однажды, когда создал этот мир, и больше не будет. - А ангелы, тогда зачем? Мы же вроде, как его слуги?
— Верно! Слуги. Он создал мир, потом появились люди — материализованный продукт его творчества, а мы, как ты изволил заметить, его слуги, призванны обеспечить их бесопасность. Считай сторожа скульптурных ценностей в музее. Разумеется, ангелы обладают определенным арсеналом и знаниями. Теми, которые люди классифицируют, как чудо. Ну да, мы способны летать, в каких-то пределах менять свою и окружающую морфологию, а главное, проходить сквозь Зону.
— Какую Зону?
— Какую-какую? — передразнил его Вестник. Откуда я знаю какую? Что я физик?. Зону и всё. Лично я в нее с детства бегал и не задумывался что это такое. Кажется она образовалась в результате сотворения мира. Баланс к нему. Люди, интуитивно догадываясь о её существовании, рисуют какие-то формулы, называют субпространством, параллельным миром, короче, чушь. Всё, что надо знать тебе: Зона - она везде, во всем и вне времени. Поэтому из неё мы можем попадать в другое время, в другое место или, как я сейчас, в другое тело.
— Всё, хватит про зону. Скучно. Мне уже спать хочется.
— Так ты же сам спрашивал. Я думал тебе интересно.
— Вначале было интересно, а потом, — Борька зевнул.
— А вообще с Зоной у нас проблемы. С момента сотворения она очень изменилась. Теперь Зона состоит из секций. Хотя нам эти секции не мешают - как ходили по Зоне, так и ходим. Как по дому, - голос Вестника приобрел фальшиво бодрые ноты.
— Тогда точнее сказать по лабиринту, — поправил Борька.
— Пожалуй я с тобой соглашусь: по лабиринту, большинство проходов в котором путешественнику уже известны...
— Договаривай, Вестник, я вижу, что ты нечто от меня утаиваешь.
— Ты прав. Секции - это искуственное порождение. Кто их создает — не знаю. Точно - не ангелы. Парочку наших успели там заблудиться - до сих пор найти не можем. Есть предсказание, что скоро появится человек, способный разрушить секции и очистить Зону. А пока секции делают нас слабыми. Aнгел, забравшись в чужое тело, может стать его пленником. Создатель секции или даже хозяин тела, наделенный твёрдой волей, способен использовать память и сознание ангела, сделать его приставкой к собственному “Я”. Поэтому “гостю” лучше договариваться с телоносителем полюбовно или входить через окно на цыпочках, чтоб не разбудить хозяина.
От длинной речи Вестника у Борьки действительно стали закрываться глаза, и незваному визитёру пришлось удалиться, что не помешало ему перед уходом пообещать наведоваться ещё.
После того, как Вестник исчез, ангел оглянулся на дрожащий по углам медперсонал, висящие в воздухе кровати и уборщицу — результат его увлечённой беседы с с визитёром. Сотрудников роддома следовало успокоить. Борька нежно опустил кровати после чего прикинулся полным идиотом, каким и должно быть чадо двух дней от роду.
До самой выписки медсёстры боялись к нему подойти, а врачи обходились с ним нежно, как с гранатой, из которой вытянули кольцо. Зато родители совершенно не замечали сидевшего ребёнке будущего Архангела, сюсюкали, тискали и баловали не менее, чем других новорожденных. Правда, однажды Борька не выдержал. Примерно через месяц после своего рождения он встал на кровати и заявил:
— Дорогие родители, можете вы перестать заниматься сексом в присутствии несовершеннолетнего? А кроме того, можете мне сшить брюки с ширинкой, а то ваши подгузники пока стянешь... После чего опять лёг и старательно загукал.
Мама Зина выступлению сына не удивилась, но густо покраснела и с тех пор мужу в присутствии ребёнка даже обниматься не позволяла, а заодно и отлучила Борьку от груди. Борька не возражал. Он с не меньшим удовольствием глотал через соску молоко, периодически вытирая руки о новые брючки, и больше замечаний родителям не делал.

Движение на шоссе немного ускорилось, но пока он разгонял свой слабенький мотор, прямо перед ним нахально встроился огромный тягач с двумя десятками машин на платформе. Маневры тягача отвлекли Борьку от воспоминаний.
Собственно, вспоминать особенно нечего было, все события происходили недавно и одновременно: при играх со временем завтра может произойти вчера.
Тягач начал торможение, собираясь уйти на боковую трассу, но то ли водитель был неопытный, то ли подвели тормоза на прицепе, его стало заносить. Борька понял, что ещё секунда и прицеп вылетит на соседнюю полосу, сомнёт плотно идущие машины. Он даже не успел подумать, как очутился в теле водителя прицепа. Пахло чем-то кислым и мочой, потная грязная рубашка неприятно льнула к телу. Из зеркала на него глянули испуганные глаза вчерашнего школьника. “Как только таким права дают?” — не выдержал Борька. Он нажал на газ, догоняя идущую впереди машину и, убедившись, что прицеп выровнялся, съехал на обочину и вернулся в свою “Короллу”, в изначальное тело. Проезжая мимо тягача, он заметил, как водитель сидит, устремив глаза в крышу и крестится.
Пока он метался из тела в тело, приходил Вестник. Он не решился отвлекать Борьку, только оставил сообщение, что у Борьки замечательно получается спасение людей и, если он готов ограничить свои амбиции погонами ангела-хранителя, то может приступать к новой должности прямо сейчас.
Ограничивать амбиции Борька не собирался, и вообще, пока ему было интересно заниматься поиском пропавших артефактов чудес. С этой целью он выбрал себе два основных тела: старого художника, Вэла Цитлюка и странного, нескладного парнишки, самого себя в будущем. Художник, согласно предсказанию Вестника, в будущем должен стать хранителем волшебных артефактов. А своё собственное тело... Даже себе Борька боялся признаться в настоящей причине выбора второго убежища. Между тем, упомянутая в предсказании Сонька, сразу завладела его воображением. Что будет, когда ему исполнится шестнадцать в реальном времени и видения сказочных дев завладеют его сознанием полностью?
Когда он наконец подъехал к галерее, директорша уже уехала. Высокая, вульгарно накрашенная секретарша закрывала дверь, тоже собираясь отчаливать.
— Вы художник? А Синди вас не дождалась.
Несмотря на то, что Вэл в художественных кругах был достаточно авторитетен, на директоров периферийных галерей его имя особого впечатления не производило: каждая галерея работала с определённой группой провинциальных миллионеров, которым было абсолютно наплевать на громкие имена. Миллионеры приходили в галерею не за результатом бессонных ночей художника, а за картинками кошечек, лошадок, собачек или, в крайнем случае, за пейзажами с горами или парусниками. Разумеется, для галерей клиенты были много важней, чем самый именитый художник. Вэл знал это и не ожидал встретить в дверях почётный экскорт.
— Да, я виноват, я опоздал. На шоссе ужасный туман и сплошные пробки. Она далеко живёт? Бедная, ей пришлось из-за меня тащиться по такой дороге.
— Она не бедная. Если честно, она даже не приезжала, позвонила просто, сказала, что она у клиентов и попросила подписать с вами договор по страховке картин на период экспозиции. Однако она просила напомнить, что в нашу галерею мы берём работы только на конкурсной основе. А так как вас взяли с учётом вашей популярности, вне конкурса, к тому же, у вас картины очень дорогие, может быть, вы купите страховку сами?
— Хорошо, нет проблем. Любопытно, а как вы заключали договор с Чаком Клоузом, он ведь недавно у вас выставлялся. Его картины подороже моих будут.
— Подороже, когда их продаёт музей в Нью Йорке, а тут кто его знает, кроме самих художников? Он тоже сам приобретал страховку, — секретарша открыла дверь, пропуская его внутрь, но он подождал пока она войдёт первой.
Она расценила его жест вежливости как флирт старого ловеласа и прошла вперёд, лихо виляя безразмерным филе, заменяющим ей бёдра.
О чём думали её родители, создавая эту нелепую фигуру? Какой ужасный порнофильм они перед этим смотрели? Анемичный торс с трудом удерживал грудь, размером с небольшой матрас. Между выпуклыми голубыми глазами и губами в стиле Памеллы Андерсон прятался малюсенький носик, напоминая о безграничных возможностях пластической операции. При этом Борька не сомневался в наличии десятков и сотен почитателей подобных “прелестей”.
Он проследовал за секретаршей к её рабочему месту. Она отрепетированным движением перегнулась через стол в поисках бланков, подсмотрев эту позу в кино или на репродукциях Роквелла: ноги на высоких каблуках, прямые, зад оттопырен вверх. Под задранной кофточкой мелькнул чёрный лифчик, под низко опустившейся юбкой — чёрные кружевные трусики. “На такое насмотришься и станешь совсем импотентом, — подумал за Борьку Вэл. — И всё же она молодец: на работу заявилась в полной боевой готовности”.
— Вы смотрели расписание выставок? Ваши работы должны быть доставлены за два дня до начала экспозиции. Поставите вон у той стены, мы потом развесим сами, — инструктировала секретарша, не поворачивая головы.
— Может, надёжнее поставить их в подсобку, всё-таки я оплачиваю страховку.
— Извините, у нас нет подсобки. Все художники здесь оставляют, и ничего не случается.
— А эта дверь разве ведёт не в подсобку? — Вэл указал на малозаметную дверь в середине стены.
— Дверь забита, — она для убедительности подёргала ручку. — С той стороны ниша гардероба. Я же говорю вам, а вы мне не верите, — девушка кокетливо надула губки.
— Ладно, договорились. Оформляйте бумаги, я пока гляну на действующую экспозицию.
Дверь показалась Борьке подозрительной. Вроде дверь как дверь. С замком. Он обошёл стену. Действительно, с другой стороны была ниша, но даже на глаз было видно, что между дверью и нишей ещё оставалось пространство. “Если там внутри спрятаны коммуникации, то какого чёрта забили дверь? А если не коммуникации, то какого чёрта секретарша об этом ничего не знает? Не похоже, чтоб она врала”.
— Эй, мистер Ситлюук, — донёсся голос секретарши; она переврала фамилию как могла, — ну где вы там?
— Неплохая выставка. И помещение у вас хорошее, — Вэл сделал вид, что рассматривал картины в зале.
— Наша галерея из лучших в этих краях. Не зря знаменитости предпочитают выставляться у нас. Кстати, они традиционно приглашают меня в бар, — её намёк был больше похож на требование, смешанное с грубым комплиментом.
Борьке абсолютно не хотелось вести эту перенакаченную Барби в бар. Ему сейчас гораздо важнее было отделаться от секретарши, мешавшей разобраться, что же прячется за таинственной дверью, про которую даже работники не знают.
— Я охотно последую традиции в свой следующий визит, но сейчас меня ждут. Через час ко мне должны подъехать клиенты, а мне пилить домой не меньше часа. Так что разминайтесь: привезу работы, и мы обязательно сходим развлечься. И не только пивом.
— Ну вы и шалунишка, — согласилась девица.
Борька подошёл к машине и открыл капот.
— Что-то не в порядке?
— Да нет, всё путём. Просто хочу проверить уровень масла, а то мотор уже старый, и оно быстро выгорает.
— А-а, ну ладно, до встречи. Не забудьте про бар.
— Вы тоже, — улыбнулся он, — пока.
Секретарша приложила палец к двум помидорам, заменяющим ей губы, а потом к его щеке.
Борька подождал, пока отчалила её двухместная “хондочка”, закрыл капот и тут увидел тень на земле.
Позади него стояли два чёрных подростка. Старший, высокий, нескладный, с кудрявым стогом на голове, грустно размахивая ушами, крутил на пальце баскетбольный мяч. Мальчишке было скучно и хотелось поболтать. “Ох, не ко времени, — подумал Борька. — Да ещё чёрный. Такой юный щегол может запросто таскать в кармане тесак или чего доброго пистолет”.
— У белых мужчин пенис меньше, чем у чёрных, поэтому все белые женщины скоро уйдут к чёрным мужчинам.
Борьке стало обидно за белых женщин:
— Исходя из твоей логики, чёрные женщины должны уйти к ослам, потому что у ослов ещё больше.
Подросток ничего не ответил, передал мяч младшему и, продолжая загребать ушами, удалился.
— Ты зачем обидел Джени? — второй подросток сощурился на солнце и поднёс ладошку к глазам. Он не собирался заступаться за подружку — она первая начала.
— Извини, я не знал, что это девочка. Она выглядит как парень.
Скорее всего, её приятели тоже не хотели видеть в ней девочку, что вызвало в ней соответствующую сексуально ориентированную агрессивную реакцию.
— Белые не умеют играть в баскетбол, — задиристо сообщил мальчишка в никуда, но провоцируя Борьку на продолжение беседы.
— Разные есть белые, — примирительно полувозразил Борька.
— А ты откуда, человек? — мальчишка уловил акцент.
— Из России.
— А-а-а. В России белые хорошие. Они к чёрным хорошо относятся. Но в баскетбол не умеют играть всё равно. Я тут живу и видел много русских. Не умеют они играть.
Борька тоже хорошо относился к чёрным. Какая разница, какой цвет кожи? Человеческие качества измеряются другими категориями. Но, кажется, у него появилась идея.
— А ну, дай-ка мяч, поучу тебя, как крутить надо.
Мальчишка иронически посмотрел на пожилого пузатого дядьку, усмехнулся и подал мяч.
Вэл Цитлюк когда-то гонял в баскетбол. Борька никогда не играл в баскетбол вообще, зато он был ангелом: мяч немного постоял на его пальце и вдруг начал медленно кружиться с осью вращения параллельной земле. У мальчишки от удивления отвисла нижняя губа, роняя слюну на шорты.
— Как ты это делаешь? Научи меня.
— У тебя пальцы слишком тонкие, — соврал Борька-Вэл.
Мальчишка разочарованно насупился и тут же расцвёл.
— А я знаю, у тебя скоро выставка тут будет. Я слышал, как начальница говорила с каким-то мужчиной, что тут будет русский выставляться.
— Странно, а что за мужчина?
— Действительно странно. Этот человек выглядел, как инопланетянин. Я таких по телевизору видел.
— А ты не смотри глупые фильмы, — Борька заинтересовался. Кому это ещё приспичило знать про его выставку?
— Я тебе точно говорю, инопланетянин. Он говорит, а губы шевелятся по-другому. Да и говорил он как-то не по нашему.
— Так может иностранец, вот и говорил с русским акцентом, — догадался Борька.
— Никакого акцента у него не было, но говорил не по-нашему, — заупрямился мальчишка.
— Хорошо, ну а как он выглядел? Может, он китаец?
— Нет, не китаец, — лицо парнишки напряглось. — А ты знаешь, я не могу вспомнить. Вот чёрт.
— Ну ладно, а хоть помнишь, как его звали?
— Как-то странно. Мистер Неграл.
— Может, Нергал? — теперь настала Борькина очередь напрягаться. Он слышал это имя от Вестника и знал, что с Нергалом лучше не встречаться. — А дословно, о чём они говорили, вспомнишь?
— Она сказала, что скоро твоя выставка. После неё она сможет доставить ему последнюю часть какого-то проекта. А ещё сказала, что ты известный художник, и, так как мистер Нергал специализируется на русском искусстве, то возможно его заинтересует приобретение картин с твоей выставки; она может уговорить тебя продать подешевле.
В переданном диалоге невозможно было усмотреть что-нибудь подозрительное, но поскольку выплыло имя Нергала, Борька проанализировал каждое слово.
Эврика! Хотя это могло быть совпадением. Два года назад в одной из галерей под Вашингтоном проводилась конкурсная выставка проектов недавних выпускников университета искусств, в котором принимала участие одна из учениц Вэла. Её проект тогда занял призовое место. Но после того, как комиссия закончила работу, проект исчез. История получилась весьма шумная, о чём писали в Вашингтон Пост, Балтимор Сан и других менее крупных региональных газетах с приложением фотографий исчезнувших артефактов. Неужели это та же самая галерея?
— Послушай, — Борька повернулся к мальчишке, — а ты не помнишь, в этой галерее картины когда-нибудь пропадали?
— Откуда я знаю? А вот обворовали их года два назад — это точно. Я тогда ещё маленький был. Помню, понаехало полиции, вертолёт летал. Но я знал, что не найдут. Вон, у соседа машину угнали и то не нашли, а то какие-то картинки.
— Ну, тут ты, пожалуй, не прав. Так говоришь два года назад? Дело в том, что два года назад с выставки пропали работы моей бывшей студентки, и я подумал, что ты, смышлёный парень, быстрее мог заметить то, что полицейские проморгали, — Борька льстил парню без зазрения совести в расчёте на неожиданную информацию.
— Нет, я ничего не видел. Мы тогда ещё малые были, — повторил мальчишка извиняющимся тоном, — целый день тут, по дворам бегали, но ничего не видели.
Борька знал, что работы тогда так и не нашли.
Как раз в те дни он подружился с этой студенткой. Она подошла к нему после одной из лекций, представилась. Девчонка тоже эмигрировала из России, очень красивая и какая-то тихая. У неё на лице были пятна непонятного происхождения. Но он тогда не стал её расспрашивать.
Он достал пять баксов — всё что у него было из наличных, и протянул мальчишке:
— Они твои, если ты окажешь мне ещё одну услугу. Я сейчас вернусь в галерею, а ты, если кто-то появится, подними шум. Например, брось камушек в окно.
— Что, картину украсть хочешь? — глаза у мальчишки загорелись.
— Мне своих картин хватает. По-моему наоборот, мы с тобой можем поиграть в полицейских.
Мальчишка взял деньги и двинулся в обход здания. Борька подождал, пока тот скроется за углом, и через Зону вернулся в помещение галереи.
Войти в закрытую подсобку также не составило труда. Внутри было темно. Он нашарил выключатель возле двери. Вспыхнувший неяркий свет осветил несколько картин, накрытых холстом. Рядом с ними стоял стул. В середине стула пыли было поменьше, как будто там лежал прямоугольный предмет размером с книгу и его недавно убрали. Но стул пока не интересовал Борьку. Он почувствовал что-то неладное. Верхняя картина являлась не совсем картиной. Она находилась в нескольких пространствах одновременно, причём совершенно не в тех, где ей положено быть. Борька откинул холст, уже догадываясь, что за картина скрывается там. Несмотря на полумрак, краски на ней буквально горели. Там, на холсте, грустная девушка в пятнах играла на виолончели. Виолончель превращалась в листья и разлеталась на ветру.

3

Описав в воздухе небольшую дугу, кроссовки привычно опустились на тропинку. Этими дешёвыми кроссовками интернат снабжала какая-то спонсорская организация. Они были ужасно жёсткие. Весь интернат ходил в мозолях — никакие носки не спасали. Но другой обуви не было и приходилось мириться.
Когда Борька подошёл к обрыву, там уже стояла Сонька. Возле неё, драмматично опустив голову, выгуливался Славик. Борька не решился нарушать идилию и остался стоять за кустами.
— Я же не просто так. Ну, влюбился, наверное.
— Будет тебе, Славик, трепаться. Эти сопли ты Жанне навешивай, а то она из-за тебя скоро совсем спать перестанет.
— Нужна мне твоя Жанна. Злая она какая-то. И вообще её Валерий Петрович по всем окрестным кустам таскает.
Подтверждая его наблюдательность, окрестные кусты на противоположном краю поляны зашевелились, и оттуда высунулась растрёпанная голова Жанны. Кроме Борьки, её никто не замечал.
— Был бы предмет её бессонных ночей не таким красавцем и гулёной, как ты, может, и она была бы поспокойней. А то довёл девушку, — заступилась за подругу Сонька.
Слова про “красавца” вдохновили Славика, и он расцвёл:
— Мне часто девушки в любви объясняются, а я только о тебе думаю. Вон, Лизка сама вчера вечером ко мне приходила.
— Трепло ты и хвастун. Будто я не знаю, что ты пообещал своим дружкам весь интернат перепортить. Только начни с кого-нибудь другого.
— А что, у тебя осталось что портить? Вон, Горбатый говорил, что ты очень любишь это дело.
— Откуда Борька может знать об этом?
— Жанна говорила, что он тебе нравится...
— Жанна не является моим исповедальником. А даже, если так, то это не значит, что я с ним сплю.
— Я вообще не понимаю, как Горбатый может кому-нибудь нравиться. Признайся честно, что ты извращенка, — Славик попытался обнять Соньку, но она оттолкнула его и отступила к самому краю обрыва.
Борька уже собирался подойти и сказать, что Славик всё врёт, но тут из кустов выскочила Жанна и подбежала к Соньке. Сзади неё Валерий Петрович тащился со своим велосипедом, на ходу проверяя состояние брюк.
“Это же надо, вся команда в одном месте собралась”, — подумал Борька.
Жанна провела рукой по лицу, размазывая то ли слёзы, то ли слюни.
— Называется подруга, а мужиков отбиваешь, — Жанна начала наступать.
— Никого я не отбиваю, — разозлилась Сонька, — и вообще, вон он, твой мужик, возит тебя на раме дамского велосипеда.
— Довозился уже. Завтра я его сдаю за совращение несовершеннолетних.
— Ну ты, сучара сопливая! Какая это ты несовершеннолетняя? Ты же по два года в каждом классе сидела. Значит, тебе девятнадцать или все двадцать будет, — Валерий Петрович шагнул к девочкам.
Борька понял, что сейчас может произойти, и рванул на поляну.
Жанна, как будто увидела его спиной, повернула к нему голову и ухмыльнулась. В этот момент Валерий Петрович толкнул её колесом в ногу.
— Ой, — театрально-неестественно произнесла Жанна, демонстративно падая на Соньку. Потом, якобы в попытке удержаться на ногах, она ухватилась за Валерия Петровича и толкнула его, от чего он полетел с обрыва вместе с велосипедом, увлекая за собой уже падавшую Соньку.
Когда Борька прыгнул вслед за Сонькой, Жанна равнодушно стояла на краю, с ухмылкой провожая взглядом летящие вниз тела . После визита в галерею он понял, чем ему не нравилась Жанна. Она, как и картина в галерее, находилась не в тех пространствах, в которых ей было положено быть.
— Нергал просил передать тебе привет, — крикнула она вдогонку Борьке.
Крылья всё-таки распахнулись. Даже нет, не крылья, а крылышки. Теугольные плоскости за спиной оказались не большими и белыми, как у настоящих ангелов, они не сияли многорядным оперением, как у серафимов. Маленькие, усеянные темными пятнышками, они вызывали воспоминания о добрых детских сказках, связанных с птичьим двором.
Конечно, Борька знал, что у него растёт за спиной, но летать никогда не пробовал. И вот, когда земля надвинулась так, что стало видно каждую песчинку, крылья вдруг распахнулись и резко изменили направление его движения. Он даже успел поднырнуть под Соньку, развернувшись к ней лицом. По спине царапнули каменные ногти дна оврага, разрывая мышцы, но он уже поднимался выше и выше, унося Соньку подальше от обрыва. Внизу на камнях остался только Валерий Петрович. Педаль велосипеда, на которую он упал, перебила ему позвоночник и вышла наружу в районе живота. Ошарашено смотрел он вслед мальчишке, уносившему Соньку к облакам.
Борька летел совершенно не по птичьи - на спине. Одной рукой он удерживал Соньку, второй задавал направление полета. Так плывут к берегу люди, спасая друзей от разгневаных волн.
Сонька даже не поняла, что произошло, не пыталась вцепиться, удержаться на нём. Она лежала, покорно закрыв глаза, прижавшись холодной щекой к его шее.
— Мы летим?
— Летим.
— А куда?
— Куда скажешь.
Она вздрогнула, открыла глаза и тут же обхватила его руками и ногами. Закрыла со страхом глаза, потом медленно открыла:
— Мне это однажды уже снилось.
— Что это?
— Как мы летим. Когда ты появился в школе, я уже знала, что мы будем летать.
Борька не уставал. Он мог лететь бесконечно. Оказалось, что летать легче, чем бежать. Словно какая-то сила подпитывала крылья извне.
Тем не менее, он заложил вираж и по пологой дуге приземлился на другой стороне оврага, рядом с картофельным полем. Как оказалось, они отлетели от интерната не очень далеко. В поле они разыскали несколько картофелин, в рощице неподалёку набрали сухих сучьев и сложили в кучу. Сонька беззвучно пошевелила губами. Губы дрожали от холода, пережитого страха и у неё ничего не получалось.
Борька взял её руку в свою:
— Не нервничай, давай вместе.— Он достал из кармана коробок спичек, зажёг и поднёс к тонкой ветке.
Огонёк робко перепрыгнул на неё и побежал дальше к более толстым сучьям, разнося тепло.
— Откуда у тебя спички?
— Слово волшебное знаю, — улыбнулся Борька.
— Я тоже знала. И не одно. Но они почему-то не работают.
— Отсырели наверное, — свредничал Борька.
Печёная картошка обжигала пальцы и приходилось её перебрасывать из одной руки в другую, чтоб быстрее остыла. Сонька подсела к Борьке совсем близко и облокотилась на его спину — так действительно было теплее:
— Хочешь, я почищу.
— Что почистишь? — не сразу сообразил он.
Соня молча кивнула на картошку.
Борьке стало приятно.
— Ну, почисти, — он подал Соньке чуть остуженную картофелину. Борька постарался проделать это с безразличным видом, но сияющая физиономия выдавала его с головой.
Сонька усмехнулась, посмотрела на него, почистила картошку и, не меняя выражения лица, принялась её есть.
Борька даже рот открыл от такой наглости.
— Ты сам должен был догадаться остудить картошку для дамы.
Борька попытался выхватить картофелину, но Сонька успела увернуться, держа добычу высоко над головой. Тогда он обхватил Соньку поперёк туловища, перевернул и стал трясти.
— Ой-а-а! — завопила Сонька.
Борька испуганно опустил девушку на землю, но она вскочила и, не выпуская картофелину из рук, бросилась бежать. Он не стал её догонять. До него наконец дошло — Сонька хитрее его в сто раз и догонять её — гиблое дело. Борька обиженно повернулся к ещё тёплым углям. Сонька подкралась сзади, повалила его на землю и с криком:
— Моя победа, — взгромоздилась на Борькин живот.
Потом отломила кусочек уже почти совсем остывшей картошки и положила ему в рот:
— Я ела картошку, которую ты остужал, и теперь знаю все твои гнусные мысли. За это, несчастный, ты будешь подвержен пытке щекоткой. — Она наклонила голову и стала волосами водить ему по лицу. Борьке было щекотно, но приятно. Он тут же простил Соньке все прошлые прегрешения и будущие тоже.
Но Сонька сама не сумела выдержать пытку слишком долго. Её лицо опустилось ниже. Губы коснулись Борькиных губ и, когда он подмял её под себя, она не стала сопротивляться. Надкусанная холодная картофелина откатилась в сторону.
Потом они долго смотрели в небо. Оно совсем потемнело, только у самого горизонта светлая полоса разрезала монолитно-хмурый полог. Почти над самой головой, голося, пронеслась стая ворон.
— Я тоже люблю смотреть на небо, — сказал Борька.
Он повернулся к костру. От него осталось одна зола. Съеденная картошка всё ещё приятно согревала животы изнутри.
— Пойдём ночевать в деревню. Найдём где-нибудь сеновал, — Сонька поднялась с земли. Ночью будет холодно.
Они взялись за руки и пошли по направлению к выныривающим из мрака огонькам. Сонька прижималась щекой к его плечу, и Борька чувствовал себя сильным и взрослым.
Деревня оказалась совсем маленькая. Жители хорошо знали друг друга, и сараи на ночь не запирались. Найти амбар не составило труда. Более того, видимо, они были не первые, кто там спал: в сарае оказалась небольшая дерюжка, на которой они запросто разместились.
— Борь, секрет рассказать? — Она лежала на его руке, прижимаясь к нему всем телом. Через маленькое окно светила луна, раскрашивая сено в зелёный цвет. Было мирно и спокойно. “Вот так бы лежать всю жизнь”, — подумал он.
— Ну, расскажи, если можно. Хотя в интернате мы друг о друге все секреты знаем.
— Ты понял, что ты у меня не первый?
— Думаю, что не второй тоже, а вообще разные слухи ходили по школе.
— Ну, так всё правда. Мой первооткрыватель был отчим. Я тогда совсем тёмная была, мне ещё пятнадцать не исполнилось. Я даже не успела сообразить что произошло, а скорее всего, он чего-то в чай добавил, потому что я была в полном отрубе, труп почти. У меня своей комнаты не было, я спала в общей, на диване. Пока я соображала что к чему, он уже своё отпыхтел. Быстренько так. Ни обещанной боли тебе, ни удовольствия. Я пожаловалась матери. Она мне не поверила или сделала вид, что не поверила. Поэтому в следующий раз я ложилась спать с ножом. Жаль, что с перочинным. Ты не представляешь, как он орал — свиньи завидовали. Бегал по комнате, трусы на коленях, а над этим самым местом ручка ножика торчит. В самый лирический момент маман моя заруливает, не ждали, блин. Задом чувствовала, сорвалась с работы пораньше посмотреть, как я её бегемотику операцию на аппендицит сделаю. Жаль, не достала я до аппендицита. Это сейчас я знаю, куда колоть свиней надо, а тогда...
— По идее его должны были посадить, надругательство над несовершеннолетней, — возмутился Борька.
— Какое там! Нина, маман моя, тихонько сплавила меня в интернат, от греха и Бегемотовича подальше. Бегемотович настаивал на колонии. Так что я ещё легко отделалась.
— А я-то думаю, почему к тебе родня не ездит.
— Нина приезжала пару раз, мириться хотела, а я спряталась — противно, когда мамаша устраивает свою личную жизнь за счёт дочки. Что касается взаимоотношений с собственной совестью, то её совесть и не то выдерживала.
— А отец у тебя есть?
— Соврать тебе, сказать, что он лётчик? Нина говорит о нём размазня, хлюпик. Наверное, так и было. Нормальный папаша не бросил бы дочку с такой сучкой. Правда, у меня есть подозрения, что он пытался меня забрать, но у нашего Бегемотовича в районе все повязаны. Возможно, я когда-нибудь его найду, если одурею до того, что стану его искать.
— А ты хоть его помнишь?
— Помню. Говорят, дети не помнят своего детства, только отдельные картинки. Дети — возможно, но я родилась ведьмой. Мне кажется, что-то деформированное было в папиной генетике, вот я и унаследовала. Мой папа был тёплый и большой — до потолка. Я всегда помнила его таким. Каждое утро он тащил меня на руках по снегу в детский сад. Я ловила варежкой снежинки и запихивала себе в рот, а папа смеялся и прятал мой нос от ветра. Хотя в садике хватало всяких игрушек, мне всегда хотелось домой, я была папенькина дочка. Ещё до обеда продержаться без слёз я могла, но потом начинались макароны-червяки, а после обеда мёртвый час. Воспитательница, Валентина Андреевна, тоже была добрая, но родители лучше. Мама забирала меня из садика вечером, и я думала, что мама любит меня больше, чем папа: папка заводит в садик, а мама забирает. Правда, мама не играла со мной совсем. У неё были взрослые игры. Она вечно была занята. А однажды, после работы мы зашли в гости к толстому-претолстому дядьке-Бегемотовичу. Он сказал, что его зовут Леонид Бергамотович, но я не дослышала, да и в садике накануне нам рассказывали сказку про бегемотов, вот меня и угораздило спросить:
— Вы дядя Бегемотович?
Он тогда заржал, но лицо стало злое-злое, а мама на меня зашикала. Имя Бегемотович прилипло, я его по-другому и не звала. И когда наши вечерние визиты к Бегемотовичу участились, папа однажды спросил:
— Не понимаю, Нина, какие у тебя с Бегемотовичем могут быть общие интересы? Наглый полуобразованный хряк-агроном?
Маман, конечно, сразу на дыбы.
— Это не я дружу с ним, а наши дочки дружат. Может, тебе надо, чтоб Сонька дружила в детсаду с детьми уголовников?
Я Бегемотовича люто ненавидела, хотя он улыбался и угощал конфетами. От него всегда неприятно пахло одеколоном и потом. И дочку его я в глаза не видела, они меня всегда сажали перед телевизором, а сами прятались в спальне и закрывались на ключ.
Своими детскими мозгами я соображала, что Нина старается меня обмануть. Она врала всё время. Вот тогда я стала звать её не мама, а Нина. Нина — она Нина и есть. Хотя, как сейчас понимаю, ей тоже можно было посочувствовать. Когда она постарела, толстопузый Бегемотович стал искать помоложе. К этому времени его назначили председателем, и молодухи были даже очень не против полежать под начальством за приписки к трудодням. Нина злилась, винила меня.
— Невезуха у тебя сплошная.
— Наверное. Так что зря ты меня ловил, лежала бы я сейчас рядом с велосипедом и голова бы не болела.
— Не говори глупости. Лучше расскажи, как ты Бегемотовича наказала? Не в твоём характере миловать.
— Нет, я его не помиловала, — Сонька мстительно сжала губы.
— Порчу наслала? Застрелила из арбалета? Ну, говори, не томи. Импотентом сделала?
— Скорее наоборот. Он и так заваливал всё, что видел, а после моего заклятия, его можно было использовать как безразмерный банк спермы. И так как вход у него на ферму был свободный, а пояс верности на нём никто не проверял...
— Так он переквалифицировался на доярок?
— Нужен он дояркам, как быку сиськи. Он для них стал хуже чумы... Ну ты тупой. Ты когда нибудь слово зоофил слыхал?
— Гы. Ну ты отмочила! Неужели он с коровами?
— Нормально отмочила — ходит он без работы — на него доярки пожаловались за коров. А коров государство жалеет. Это тебе не падчерицу на диване давить.
— С тобой лучше не ссориться.
— Угу, — согласилась Сонька. — Мстительная я, ведьма одним словом. И Жанне не прощу тоже. Хотя она меня, скорее всего, похоронила.
— Значит, ей будет особенно приятно встретить тебя снова.

4

— Ну что, Вестник, задание на треть выполнено, картина отыскалась, след книги — тоже. Пора готовиться к банкету, — Борька похвалил себя достаточно скромно в надежде, что Вестник прочтёт его сообщение и сам догадается похвалить подобающим образом.
Оставалось вернуть картину хозяйке.
Изнутри потайная дверь открывалась без проблем. Борька распахнул её настежь и стер с ручек отпечатки пальцев. Потом нашёл датчик пожарной сигнализации, положил неподалёку от него, под шторой, ворох каких-то бланков и поджёг. Расчёт у него был прост: на горящую штору среагирует сигнализация, а значит, в течении пяти минут сюда заявятся пожарные с полицейскими и обнаружит картину. Он же в это время будет уже далеко - вне подозрений и, связанных с этим проблем. Однако доехав почти до двести семидесятой дороги, престарелый поджигатель решил всё-таки вернуться и убедиться, что всё получилось, как он задумывал. А заодно использовать свежую идейку, пришедшую ему только что в голову. Он покинул сознание Вэла Цитлюка, предоставив тому возможность самому разбираться с личным высокохудожественным телом и процессом ведения машины домой, а сам вернулся к галерее, но не в то же время, а немного раньше.
Когда Борька объявился возле галереи, то увидел хвост собственной отъезжающей машины с Велом обреченно вцепившимся в руль.
Чернокожий мальчишка выскочил из-за угла и стал махать ей вслед — этот старый художник был добрым, а кроме того, большим выдумщиком, да и мяч на пальце здорово крутил.
Ангел, недолго думая, вошёл в тело мальчика. “Кто в пацане заподозрит крутого шпиона с ангельскими крылышками?” — он на миг забыл, что до настоящих крыльев его пёстреньким отросткам ещё расти и расти.
Мальчишка вначале почувствовал неладное и замахал головой, но Борька ему нахально наврал, что, когда мальчишка становится мужчиной, у него временами бывает раздвоение личности.
Тем временем улица наполнялась людьми. Вначале приехало несколько пожарных машин, погасивших источник огня в мгновение ока — в старом районе города пожары были не редкость, и городская служба чуть ли ни спала с брандспойтами в руках. Потом прикатила куча полицейских машин и скорая помощь. Несмотря на то, что ни у кого инфарктов не наблюдалось, медики не спешили уезжать — полицейские обнаружили в помещении несколько исчезнувших с выставок картин и вызвали следователя ФБР. И медикам и добровольным зрителям было любопытно узнать, что же будет дальше. Тем временем полицейские обнесли здание жёлтой предупредительной лентой и отогнали за неё зевак, которых собралось уже несколько десятков.
Приехал следователь. Через десять минут примчалась оповещённая о пожаре директорша галереи Синди. Она неуклюже хлопнула дверкой своего “БМВ”, улыбаясь толпе вымученной улыбкой ненадолго вошла в помещение, а вышла уже под конвоем и в наручниках.
В последнем акте представления приняли участие два агента в голубых куртках с большими белыми буквами FBI. Они вынесли украденные картины и сложили их в бронированный инкассаторский грузовик. Вездесущие корреспонденты безостановочно щёлкали камерами. После скандалов с похищением полотен прямо из галереи, фотографии исчезнувших картин были напечатаны чуть ли не во всех газетах..
Можно было возвращаться. Всё, что было необходимо, Борька узрел. Однако он не спешил. Почему-то стоящее почти вплотную к галерее здание внушало ему подозрение. Он подошёл поближе. Действительно, кусок стены незаметно вибрировал, подсказывая Борьке, что в ней скрывается кто-то обитающий вне привычных понятий и измерений. Стена завибрировала сильней. От неё отскочил кусок штукатурки, открывая нечто подвижное. Он пригляделся. Из тени углубления на Ангела смотрел живой человеческий глаз. С большим зрачком и тёмным, почти чёрным ореолом вокруг. Глаз покосился по сторонам и опять уставился на Борьку. Ангел на всякий случай бросил в него камень, но промазал.
Никто на Борькины игры внимание не обращал: подумаешь, чёрный мальчишка камнем в стенку бросил, лишь бы не в окно — у юных сорванцов это запросто..
Однако глазу действия Борьки не понравились. Он дёрнулся в стороны, потом вперёд, и из стены вышел мужчина в чёрной шляпе. Глаза мужчины смотрели на него, не мигая и равнодушно, как у аллигатора, жующего очередную жертву. Неужели это и есть сам Нергал? По описаниям похож! Мужчина, не меняя выражения лица, вполне вежливо приподнял головной убор. “Он что, принял меня за своего?” — занервничал Борька. Бояться всерьёз он ещё не научился.
— Дело принимает серьёзный оборот, — услышал Борька голос Вестника. — Это сам Нергал.
— Я уже догадался, — ответил Борька мысленно. — Но я его не боюсь, на людях он не решится себя расшифровывать, да и я, как ты сам признаёшь, бессмертный ангел, а не продукт мясокомбината.
— Зря ты его недооцениваешь. Зря. А что касается бессмертия, то оно у нас очень относительное. На всякий случай наверху решили представить тебя к званию Архангела досрочно.
— Хорошо, что не посмертно, — отшутился Борька.
— Это почти одно и то же: мощности у Архангела во много раз больше, чем у рядового, — Вестник проигнорировал Борькину иронию, — но и её не хватит. Поэтому убегай. Я тебя прикрою.
Убегать было поздно. Мужчина в шляпе положил руку мальчишке на плечо, а потом похлопал по спине. Но это был не ободряющий жест. Так в древние времена ощупывали животных перед тем, как зарезать.
Неожиданно мужчина сильно толкнул Борьку в спину. Полупрозрачная стена тут же отделившая его от зевак подсказала ему, что сейчас он находится в Зоне и невидим для людей. Борька правильно предположил, что Нергал не станет расправляться с ним публично. Но кто мог помешать тому сотворить виртуальное поле боя?
Самым страшным было то, что все операции мужчина проделывал молча, как мясник на бойне, не снисходя до угроз или объяснений своих действий. У такого противника нет слабых мест. Ничто не может подсказать чего он боится и знает ли он, что такое боль.
Вдруг Нергал вытянул руку. Борька вдруг почувствовал, что его ноги - ноги мальчика оторвались от земли, а тело, поворачиваясь, принимает горизонтальное положение. Рёбра сдавили лёгкие. Сила, действующая на них, настолько превосходила его собственную, что сопротивляться было бесполезно. Однако именно боль вывела Борьку из оцепенения, заставила действовать. Он сделал первое, что пришло в голову — вернулся на несколько минут назад, к тому моменту, когда Нергал только начал выходить из стены.
Люди, стоящие возле галереи, ничего не поняли или просто не обратили внимание на мигнувший солнечный луч, не очень заметный днём — Борька переключился на систему Архангела.
Руки удлинились затвердели, заострились, превращаясь в огненные мечи. Из-за спины с шелестом поднялись настоящие крылья, усеянные шипами.
— Ну вот, еще один вариант “Звездных войн”, — кисло пошутил Борька и взмахнул оружием.
Расчитал Борька верно: не успел мужчина в чёрной шляпе полностью выйти из стены, как мечи, искрясь молниями, рванулись к его груди. Мимо! Невероятным образом противник умудрился уклониться. Даже шляпа не шелохнулась.
Без замаха, с поворота Ангел нанес еще один удар - у него вдруг появилась сноровка, будто он всю жизнь только и делал, что фехтовал. Любого другого такой маневр развалил бы до пят, но мужчина в черном похоже был неуязвим. Не меняя ни взгляда ни позы стоял он целёхенький рядом с промазавшим мечом. Борька понял, что незнакомец делает то же, что минуту назад проделал он сам — уходит в прошлое и передвигает своё тело на безопасное расстояние.
— Ни один живой организм не способен выдержать подобные межпространственные перегрузки, — подтвердил его догадку голос Вестника.
Борька, без особой надежды, по широкой дуге опять полоснул мечом. Мужчина на кратчайший миг исчез и снова возник в том же месте, где только что было лезвие. На сей раз он успел вытянуть вперёд руку. Борька почувствовал холод в мышцах, тело опять начало принимать горизонтальное положение. Пальцы ослабели и уже готовились выпустить меч.
Вдруг немота ушла. Борька увидел, как слева светлая тень Вестника, бешено вращая мечом, шла на его врага. Собственно, и враг уже был не просто странный интеллигент в шляпе, появившийся из стены. Перед ними стояло многомерное, многорукое и многоногое чудовище с увеличивающимся количеством конечностей. Борька вскочил на ноги и опять вовсю принялся колоть, рубить и сечь мечом. Несколько раз ему даже удалось попасть по конечностям, но у чудовища на месте срубленной руки выныривали новые, и новые, и новые. Вестник рубился не так неосмотрительно, как Борька, скорее по-умному. После каждого удара Борьки Вестник наносил удар рядом, в расчёте, что именно в этом месте вынырнет из Зоны Нергал. Но тот по-прежнему опережал все их маневры и в конце концов перехватил инициативу — после очередной промашки, чудовище вынырнуло у них за спиной и подняло руку.Вестник тут же взмыл вверх. Борька яростно замахал мечом, но Вестника удерживала теперь только одна рука, остальные сотни были направленны против него.
— Беги! — услышал он голос Вестника, — Спасайся! Не забудь твоё основное назначение — добыть артефакты.
Но Борька не слушался. Его человеческое естество не позволяло ему оставить товарища в беде.
— Беги! — повторил Вестник хрипло, ты меня не спасёшь, но погубишь всех.
Борька спиной вперёд рванул в подпространство. Несколько рук устремилось за ним, но Борька срезал их одним взмахом: в отсутствии глаз хозяина конечности были слепы и не могли маневрировать. Однако и в срезанном состоянии пальцы шевелились, а некоторые, наиболее крупные куски, тут же начали сращиваться, создавая нового Нергала. Борька нырнул куда-то в сторону, пошел пробежал по Зоне наугад несколько циклов, и чуть не потерял ориентировку. Зато теперь он был уверен, что преследователи отстали, и возможно ему удасться выполнить задуманное.
Он обратил внимание, что Нергал сражается, как четко отлаженная шахматная машина: мгновенно расчитывает ситуацию и выбирает оптимальное решение. Это делало его непобедимым для логичных и рациональных систем. А если придумать неожиданный ход?
Вот сейчас Нергал уверен, что он сбежал и все его внимание сосредоточено на Вестнике. А что, если...
Борька восстановил координаты места их сражения, и вынырнул из Зоны снизу, из-под Нергала с мечом вперёд. На сей раз ему повезло: меч отхватил приличный кусок туловища. Нергал засипел. Его конечности коллапсировали в сплошной клубок. Даже те, которые последовали за Борькой в подпространство, вынырнули из ниоткуда и приросли к определённым местам, будто бы находились там всё время. В следующее мгновение Нергал исчез. Ангел даже не попытался нанести второй удар.
На земле остался лежать Вестник. Оба крыла смяты, руки вывернуты из суставов. Но главное — Вестник был жив.
— Преследовать Нергала нет смысла да и опасно. Его между циклами не найти. Большинство из них он сам создавал, а значит... ты видал, как он мгновенно передвигается. А главное, органы у него регенерируют гораздо быстрее, чем у кого-либо ещё. Никто из нас после такого удара не смог бы в этих координатах восстановиться, а его удалось только ранить. Скоро он вернётся. И нам, как ты понимаешь, надо бежать.
— Да я думал о том же, — согласился Борька с Вестником.
— А ты вел себя молодцом. Не струсил. Без тебя бы я пропал. Кстати, большинство людей, попавших в бессмертные, отличаются завидной выдумкой и надёжностью.
— Ты первый, можно сказать, меня из могилы вытащил. Так что, мы квиты.
— Я действовал не ради тебя, а ради дела.
— Можешь считать, что я тоже “ради дела”, если тебе так больше греет, — Борьку несколько задел производственный цинизм Вестника.
— Да ладно, не обижайся. У меня в характере есть глупая черта и обязанность всегда говорить правду. Даже когда её не спрашивают. А теперь давай разбегаться, пока не поздно. Я потом тебя найду.
— Погоди ещё минуту, — усмехулся Борька, — кажется, у нас есть уже две причины для банкета. — Он разжал кулак, и прямо на его ладони выросло нечто, при определённом воображении напоминающее собачонку.
В психологии Вестника не существовало такого параметра, как возможность удивляться, поэтому он почти равнодушно спросил:
— Ты прав. Это вторая, точнее, третья часть артефактов. Она обладает сознанием и её можно приручить. Теперь осталось найти недостающую вторую часть — книгу. А где ты эту нашёл?
— Вопрос ещё кто кого нашел. Когда в Зоне я отбивался от конечностей Нергала, какой-то кусок уцепился за мою икру. Я сгоряча не заметил, но когда попытался возвращаться назад, то обратил внимание на сей огрызок. Забавно - он меняет форму в зависимости от ситуации, что, кстати, подсказало мне правильный путь на поверхность. А знаешь о чём я подумал? Что если Нергал полностью состоит из подобных кусков?
— Нергал, насколько мне известно, один из самых старых божеств Вавилонского пантеона. Мы даже не представляем, из чего он состоит и какими возможностями обладает.
— Ладно, а с этим что делать? — Борька махнул на собаку в своей руке, которая тут же превратилась в полупрозрачный пузырь.
— Пока держи у себя. Хотя по предсказанию, ты должен будешь передать её одному человеку.
— А может, с её помощью нам удасться найти и избавиться от этого Вавилонского чудища? Эй, пузырь, можешь помочь нам грохнуть Нергала?
— Я не думаю, что артефакт понимает твои команды адекватно, поэтому лучше с этим не шути. Спрячь пока в карман.
Борька отключил “Архангела”.
— Эй, пузырь, полезай в карман и не вздумай кусаться за ногу.
Пузырь сжался до состояния небольшого шарика и сам запрыгнул к Борьке в нагрудный кармашек.
— Ну вот, змея улеглась поближе к сердцу, — не выдержал Ангел.
Он шутил, балагурил, но где-то на дне, в самой глуби сознания побаивался артефакт. Чёрт его знает, что эта штука собой представляет и что она может вытворить.
Шарик на мгновение высунулся из кармана и спрятался опять. Борьке показалось, что ему показали язык, дескать, подразнили “бе-е-е-е”.
“Да нет, вроде дружелюбное существо. Действительно ведет себя как щенок. Может он и к Нергалу имеет только косвенное отношение, скажем, как часть кармана?” — Пока Борька соображал, чтобы ответить дразнильщику, артефакт тревожно завибрировал.
Ангел сразу понял, что это означает.
— Нам действительно пора разбегаться. Нергал возвращается, и эта штука его чувствует.
Последние слова он договаривал уже из тела Вэла. Борька соединился с ним как раз в тот миг, когда Вэл, приняв душ и обмотавшись полотенцем, потопал в мастерскую, оставляя на полу мокрые следы.
— Ты куда, старый похабник, — услышал он голос жены, — там же Света.
Вэл слышал её голос, но, будучи занят своими мыслями, не обратил внимание на смысл слов и продолжил путь.
— Ой, — сказал он, обнаружив в мастерской особу женского рода.
— Ой, — повторил он, потому что именно в этот момент его догнал Борька.
Вэл развернулся и, ни слова не говоря, побрёл переодеваться. А еще через пять минут он вернулся в мастерскую, заполняя её сильным запахом дорогого одеколона и сиянием белоснежного костюма для игры в гольф.
— Почему сразу не предупредили, что вы тут, — набросился он на гостью. — У меня же могло случайно упасть полотенце.
— Случайно бы не упало, — услышал он голос жены. Она любила иногда защищать гостей от его не очень вежливых острот.
— Я решила, что вы как раз с этой целью и идёте, — поддержала нескромную шутку жены Света.
С возрастом времени на увлечения уже не остаётся, дай-то бог успеть хотя бы налюбоваться. Дай бог успеть впитать в себя видение упавших в воду залива листьев, светлое пятнышко облака на бесконечно-сером небе, облупленные колонны, так похожие на те, из бывшего графского поместья, куда они мальчишками бегали на первые уроки рисования. Где они? В каком времени они остались? Как это всё запомнить и унести с собой? А с другой стороны, куда? И зачем?
Вот эту красивую девушку со странной пигментацией кожи лица лет пятнадцать - двадцать назад Вэл обязательно бы охмурил. Хотя нет, лет пятнадцать — двадцать назад она была совсем ребёнком. Это для него десятилетие туда, десятилетие сюда значения не имеет. А для неё — целая жизнь.
Охмурить — не значит положить в постель. Это скорее искусство создания такой атмосферы, когда молодой девчонке с вами настолько интересно и надёжно, что она забывает о разнице в возрасте.
Откуда-то из небытия звучит музыка. Старый приятель наигрывает джаз. Ах, нет, это голос:
— Вэл! Вэл! Вы меня совсем не слушаете, — в пелену образов вместе с реальностью прорывается голос Светы.
Несмотря на её присутствие, возвращаться в реальность не хочется. Слишком она у Вэла осенняя, слишком седая.
— Я вас слушаю, Тёмночка, — так проказливо он называл-поддразнивал темноволосую Свету. — Просто думаю, как сформулировать получше. А заодно любуюсь вами, — не удержался он от комплиментарного пассажа. — Я уже как-то говорил вам, что на мой взгляд, природа конструирует всё очень рационально. Не могло появиться искусство только как объект гедонизма, украшения слуха, воображения и жилищ. Эстетическое восприятие — это только часть, выполняемая искусством. Но главная его цель — познание. Эмоциональное познание, то есть, случай, когда известные человечеству формулы и практика бессмысленны.
Сколько раз в жизни приходилось ему повторять одни и те же слова, отражающие его концепцию в изобразительном искусстве, журналистам, киношникам, искусствоведам, студентам. Язык повторял заученные фразы, а мысли опять садились в разбитую лодку и уплывали ко всем чертям. Вэл ужасно не любил преподавать. Искусство — это та область познания, которую человек должен осваивать сам, через своё понимание и боль. Если водить рукой студента, он научится только копировать гипсовых Аполлонов.
Другое дело эта странная девушка. Ему никогда не удастся понять её до конца, предсказать следующий шаг. Она могла неожиданно вспылить или ни с того ни с сего потратить часы на вещицу, изначально абсолютно пустую. У неё всегда была своя, ведомая только ей цель, только она знала, куда идёт, и ни один самый занудливый профессор не мог сбить её с намеченного курса.
— Нет, Вэл, вы меня не слушаете. Я сейчас обижусь и уйду.
— Тёмочка, помните у вас украли на выставке картину?
— Да там не просто картина, а комплексный проект.
— Короче, картина нашлась. Пока только картина. Вам её скоро вернут, но это секрет.
— Секрет то, что нашлась, или то, что вернут? — Света подозрительно посмотрела на художника.
— Всё секрет.
— А кто украл, нашли?
— Не знаю, — Вэл уже жалел, что проговорился, но ему очень хотелось обрадовать эту девушку. При всей её жёсткой позиции в искусстве, в жизни она была очень незащищённой. Он знал об этом.

5

Голова раскалывалась на части. “Неужели это старость? — думала Жанна. — Что-то рано. Вряд ли от возраста. Да и появились боли после встречи со странным типом”.
Её родители были далеко не бедными людьми, но при переезде в Москву они приобрели для жилья то, что первым попалось под руку — помещение бывшего ресторанчика. Приобрели, да так там и застряли. Ресторанчик располагался в подвальном помещении, и период от двух до пятнадцати у Жанны прошёл под знаком ног, рассматриваемых из из детской комнаты.
Улица была оживлённой, людей проходило много. Ног — в два раза больше. Ей они заменяли скучный телевизор с одними и теми же лицами. Лица врали, люди старались выглядеть лучше, чем они были на самом деле. Ноги, если понимать их язык, выдавали прохожих с головой. Вон прошли кофейные брюки в крупную клетку. Туфли коричневые, матово переливаются на сгибах. В таких брюках и туфлях редко кто ходит, тем более на работу. Если бы это был вечер, можно было бы предположить любовное свидание, но на кого подобные штаны произведут впечатление днём? Походка тяжёлая, но привыкла быть лёгкой, спортивной. Скорее всего какой-то груз мешает ногам пружинить. А, ясно — на плече тяжёлая сумка. Нет, если не изгибаться и не заглядывать снизу вверх, из окна сумку не видно, зато на асфальте видна её тень. Значит, хозяин штанов пижон. У него есть деньги, чтоб купить недешёвые брюки, и он чем-то торгует, чтоб эти деньги иметь.
К первым ногам прибавились ещё две пары колготок. Юбок не видно, только ноги во всё окно. Для работы одежда не очень подходящая. Хотя мама тоже короткие юбки носит. Даже папа ей однажды сказал:
— Лиля, при твоём размере талии короткие юбки носят только профессионалки.
— При чём тут талия? Молчи уж лучше, если не разбираешься в моде.
— Талия не при чём, конечно, но то трёхразмерное, что к ней крепится, когда-нибудь выпадет из-под твоей юбки, не глядя на моду.
Мама обозвала папу хамлом и юбку не сменила.
Она и вправду откормила бёдра, как называет их папа — “на радость милиционерам”.
— Я много есть не буду, чтоб с моей задницы не смеялись, а вот такие колготки надо бы выпросить у родителей, — решает Жанна, — тогда и вокруг меня начнёт крутиться много штанов.
Колготки и штаны покинули зону окна, и опять стало скучно. Одинокому воробью за стеклом тоже было скучно, поэтому он уныло клевал на дороге червя, не получая при этом никакой эстетической радости. Воробей периодически посматривал на Жанну, словно приглашая поклевать вместе с ним.
Блестящий чёрный ботинок чуть не наступил на птицу, причём специально, но желторотый успел упорхнуть в самый последний момент. Чёрные ботинки остановились, и в окно заглянула голова чёрная шляпа. Немигающий взгляд из-под неё осмотрел содержание квартиры, потом голова на мгновение исчезла и в комнату прямо из стены вышел пожилой мужчина — хозяин головы и ботинок.
Жанна испугалась. Её пятнадцатилетний жизненный опыт подсказывал, что через стены люди не ходят.
Незнакомец несколько раз обошёл вокруг неё и опять исчез в стене. Чёрные ботинки заспешили прочь от окна по своим делам.
— Мама, папа... — Жанна пришла в себя не сразу. Первое, что она попыталась сделать— это позвать родителей. Но тут она заметила на столе толстую общую тетрадь с обложкой, раскрашенной под дерево. Раньше её тут точно не было. Путём несложных умозаключений Жанна определила принадлежность тетради.
— Дядька в чёрном подсунул, не иначе. Сейчас я тетрадь открою и заколдуюсь. Правда, папа говорил, что колдуны бывают только в сказках, но что эти престарелые родители знают? Их, так же, как и меня, обучали в школе, внушили, что правильно и что неправильно, что реально, а что нет — вот они этим багажом пользуются. Беда в том, что учили их такие же как они сами. Ох, не зря инквизиторы ведьм ловили, наверное, было за что. Сама читала.
Новая мысль повела её в совсем другом направлении:
— А ведь на самом деле быть ведьмой не так уж плохо. По крайней мере уроки учить не надо. Захотел — и всё будешь знать похлеще профессоров. — Не задумываясь больше о последствиях, Жанна открыла тетрадь.
Тетрадь была пуста. Другие страницы также светились девственной белизной. Неожиданно тетрадь исчезла. Жанна не знала, как это объяснить, бумага вдруг изогнулась и перетекла в её правую руку, сделав эту руку несколько толще. Жанна вздрогнула и закричала, испугав этим тетрадь, которая тут же вернулась в ладонь.
Девушка выронила тетрадь на пол. Её пальцы тряслись. Тетрадь не обиделась, а подползла назад к ноге и потёрлась об неё, совершенно по-кошачьи. Как ни странно, это успокоило хозяйку ноги, и она сделала два простых вывода: тетрадь настроена дружелюбно по отношению к ней и не воспользоваться сим фактом будет просто неразумно. Как заставить тетрадь что-то делать Жанна не имела ни малейшего понятия. Однако тот факт, что тетрадь не сбежала, а превратилась в часть её предплечья, намекал Жанне на перспективное сотрудничество в будующем.
Утром будильник орал неимоверно, однако на месте часов не оказалось. Пришлось открыть глаза и обнаружить его в дальнем углу. Она прицельно запустила в железяку тапочкой, но тот заверещал ещё громче. Жанна встала, не сгибаясь, наступила на выключатель пальцем ноги и двинулась в ванну. Не пройдя и двух шагов, она вспомнила вчерашнюю историю с тетрадкой, а заодно ещё то, что перед тем, как открыть глаза, она послала будильник по весьма конкретному адресу. Неужели это тетрадь загнала его в угол?
“Ладно, сейчас проверим”, — решила она. Жанна протянула руку к полке и потребовала:
— Щётка, ко мне.
Щётка, послушно повиляв ручкой в воздухе, приладонилась к ней в руку
Девушка даже не удивилась. “Ну, теперь вы у меня все попляшете!” Водные процедуры и утренняя гимнастика ? Да какого чёрта! Всё утро было посвящено колдовству. Однако тут же её ждало разочарование — колготки, которые она затребовала, появляться не хотели. По типу волшебной палочки тетрадка не работала. Зато она охотно передвигала мебель, а когда Жанна вышла на улицу, то тетрадь по её просьбе подвинула запаркованный грузовик так, что он ударил в бампер находившегося рядом “Хаммера”. У возмущённой машины от подобной наглости сработала сигнализация. Сбежался народ. Дохленький хозяин “Хаммера” прыгал на водителя грузовика, обещая ему что-нибудь оторвать.
В этот момент перед ней появился всё тот же дядька в чёрном.
— У тебя неплохо получается, — он говорил хрипловато, странно пережёвывая губами каждое слово. — У тебя неплохо получается, — опять повторил он, — а будет получаться ещё лучше, если будешь выполнять мои команды.
Человек в чёрном сказал именно “команды”. Если бы он сказал “просьбы”, то она, пожалуй, догадалась, какого рода просьбы могли бы быть, и не видела бы в этом ничего страшного. Она уже пробовала с парнями несколько раз и знала, что самого крутого хулигана можно сделать шёлковым, пообещав ему немного нежности. Дядька в чёрном говорил о командах.
— Зависит от того, какие это команды, — она попыталась торговаться. На лице незнакомца ничего не поменялось, но ей показалось, что он ухмыльнулся.
— Любые, — коротко резюмировал он и поднял ладонь.
Жанна увидела, как от её правого предплечья пошёл дым, и рука вспыхнула. Страх настолько её парализовал, что даже кричать она не могла, только шептала, согласно мотая головой:
— Любые... любые... любые... любые.
Огонь сжался и исчез.
— Ты, кажется, хотела колготки? — продолжил человек в чёрном. — Сейчас ты пойдёшь в магазин, устроишь скандал, после чего попадёшь в интернат. Там ты найдёшь девушку по имени Соня и убьёшь её. Скажешь — ей привет от Нергала.
Жанне хотелось спросить, почему же он сам, обладая таким могуществом, не угрохает столь ему ненавистную Соню, но не решилась. Она только покорно махнула головой и направилась к магазину.

Пухлой продавщице из магазина катило за тридцать. Даже люди с очень хорошим воображением, разглядывая продавщицу снизу вверх до шеи, никак не могли зачислить её в красавицы. Выше шеи ситуация была ещё мрачнее. В придачу ко всему, под носом девушки болталась такая крупная родинка, что можно было удивляться, как она дышит и сморкается без посторонней помощи. Короче, Жанна успела обозвать её про себя бабой-ягой, имея в виду внешность. Знала бы она ещё про характер продавщицы!
Баба-яга прошлась по Жанне подозрительным взглядом и бросила на прилавок требуемые колготки с розовыми картами. Стоили они не очень дорого, и при желании Жанна могла бы заплатить из денег, оставленных ей родителями на мелкие расходы. Но у неё была задача устроить скандал. Впрочем, стараться ей не пришлось, продавщица, в добавление ко всем своим недостаткам, говорила вслух то, что думала:
— Тебе что, на панель не в чем выйти?
Жанна изобразила праведный гнев, одновременно спровоцировав Бабу-ягу на продолжение:
— Что вы себе позволяете? Я к вам пришла как покупатель, а не как партнёрша “за доллар под забором”.
Баба-яга вначале потеряла дар речи, но в следующую минуту на Жанну обрушился Ниагарский водопад “комплиментов”, из которых даже самые приличные слова печатать было нельзя. Голос у тётки был высокий и перекрывал сирены милицейских машин на улице. Полюбоваться на представление собрались продавщицы соседних отделов, и даже бледный заведующий, зная крутой нрав своей подчинённой, выскочил из кабинета спасать покупателей. Увидев, что объектом нападения является всего лишь школьница, он успокоился и даже стал помогать выпроваживать источник ненужного недоразумения.
— А ну-ка давай отсюда, а то я сейчас милицию вызов...
Последнюю букву он недоговорил: его галстук вдруг ожил, потянул хозяина к кабинкам примерочной и там привязался к ручке очень непростым узлом. Колготки с упаковкой неожиданно запрыгнули продавщице в рот, подталкиваемые прорезиненным ботинком, прилетевшим из мужского отдела. Было ясно, что колготки собираются порвать Бабе-яге пасть на родственные им портянки.
Скандал удался на славу. Никто не понял, что произошло, а тем более, подоспевшая милиция. Многочисленные “очевидцы” и сама продавщица описывали увиденное столь различным образом, что дежурному лейтенанту пришлось расписать в протоколе, как на продавщицу в порыве нежности набросилась целая банда насильников, руководимых несовершеннолетней лесбиянкой. В результате пострадавшей работнице торговли в госпитале пришлось наложить на рот швы, а она оказалась племянницей самого, не важно кого. Стали искать виновных, и Жанна оказалась именно тем человеком, которого в России испокон веков звали козлом отпущения. В данном случае, козой.
У Жаниных родителей тоже были связи, а кроме того, большая часть свидетелей утверждала, что Жанна к пострадавшим близко не подходила, поэтому попала Жанна не в колонию, а в интернат. В интернате Жанне понравилось сразу. Она избавилась от родительского контроля, а это, как выяснилось, было то, о чём она мечтала все последние годы. В интернате она могла ходить в короткой юбке, в экстравагантных колготках или вообще без колготок и без юбки тоже. А главное, она почувствовала себя взрослой, способной управлять глупыми юнцами и не менее глупыми мужчинами-учителями. Стоило ей поднять руки, как мужская половина коллектива прилипала глазами к коленям и всему тому, что обнажалось выше.
Соньку она разыскала сравнительно быстро, сдружилась, но расправляться с ней не спешила, всё равно сроки на ликвидацию установлены не были. Жанна играла с ней, как кошка с мышкой.
Выполнив поручение Нергала, она не испытывала ни малейших угрызений совести. Всё произошло почти случайно, несчастный свидетель будет молчать. Поэтому спала Жанна спокойно, и кошмары её не мучили. Она даже не услышала стук в окно. А может, и услышала, но не обратила внимания. Кому ещё, кроме птиц, придёт в голову стучать в окошко четвёртого этажа? Поэтому, когда она почувствовала, что её пытаются растолкать, девушка возмутилась и, не открывая глаз, послала нахалов в очень понятное, хоть и не очень литературное место. Нахалы не отставали. С неё сдёрнули одеяло и упёрли в плечо что-то острое. Она открыла глаза. Острое оказалось вилами, которые держало чудовище... Жанна протёрла глаза, но это не помогло: перед ней стояло акулоподобное чудище, отдалённо напоминающее Соньку. Над над зелёной головой монстра колыхался гребень, которым оно то и дело задевало лампочку под потолком. Рядом с первой фигурой стояла вторая под белой простынёй и с косой в руках.
Жанна завизжала. Её визг подхватили другие девчонки, разбуженные неожиданными посетителями. Через секунду в спальне остались только синяя от страха Жанна и два странных посетителя.
— Может, просто откусить ей голову, чтоб не мучилась? — спросила акула голосом Соньки.
— Я думаю, в окно лучше. Пусть по дороге к тротуару покается, может, в рай попадёт.
Голос второй фигуры тоже показался Жанне знакомым, но со страху она не могла вспомнить, кому он принадлежал.
— Хорошая идея, — согласилась акула. — я, когда на камни летела, тоже помолиться успела и каждый день вспомнить.
Акула повернулась к Жанне:
— Вставай, сучка.
Даже, если бы Жанна решила сопротивляться, то острия вил, приставленные к горлу, наглядно рекомендовали ей не рыпаться. Обманул её человек в чёрном. Собственно, какой он человек? Такой же, как и эти двое.
“Чёрт, как же я забыла”, — Жанна наконец вспомнила про подарок. Она будто случайно подняла руку против акулоподобной Соньки, её всё ещё испуганное лицо на миг окаменело:
— Выброси эту мразь в окно.
Но рука вдруг стала тоньше, и на пол упала общая тетрадь в мягком переплёте. Тетрадь приподнялась, на дохлых ножках, подползла к фигуре с косой и потёрлась об её ногу, точно также, как давеча об Жаннину.
Такого предательства Жанна перенести не могла и в бешенстве попыталась наступить на тетрадь, однако вилы у горла смирили её порыв.
— К окну, — приказала акула. Как серьёзный довесок к её словам, вилы дёрнулись, процарапав заусенцами шею до крови.
Опять злость сменил страх. Направляемая вилами Жанна была вынуждена подойти к окну и упереться затылком в стекло.
Фигура в белом нагнулась за тетрадкой и даже протянула к ней руку, однако тетрадь с неожиданной ловкостью прыгнула между ног и попыталась сбежать. Однако фигура с косой обладала нечеловеческой реакцией, она успела перехватить тетрадь и для острастки стукнула ей по краю стола. Тетрадка обмякла, спрятала ножки и сдалась.
Её новый хозяин повернулся к акуле:
— Ладно, пошли. Теперь твоя подруга будет нас помнить до смерти.
— Ты что, всё забыл? Как меня столкнули, забыл?
— По-моему, она напугана более чем достаточно. Может быть, ты вправду хочешь выдавить её в окно?
— А почему бы нет? — Акула растаяла в воздухе и превратилась в Соньку: — Ты, подстилка! И всегда ею была. Хочешь знать, о чём думают люди, падая с обрыва? — Сонька дико засмеялась и опять повернулась к фигуре с косой:
— Сейчас она будет учиться летать. И не вздумай мне мешать, иначе полетишь следом!
Мозги у Жанны даже завертелись от напряжения: “Непонятно, как Сонька не разбилась, но она жива-живёхонька, а акула — просто какой-то особый гипноз, которым только дурачков пугать можно”. Воспользовавшись тем, что Сонька отвлеклась на перепалку с Горбатым — а кто бы ещё это мог быть — Жанна вынырнула из-под вил, ухватилась за черенок и молча дёрнула на себя. От неожиданности Сонька выпустила вилы, зато успела толкнуть противницу в грудь. Посыпалось стекло. Следом за стеклом головой вниз устремилась Жанна. Последними упали вилы. Они всё-таки вонзились в подбородок уже мёртвой девушки, развернув её голову неестественно в сторону.
Сонька растерянно посмотрела вниз:
— Видит бог, она сама...
— Ты хотела её смерти, — Борька стянул с головы надоевшую ему простыню, украденную в деревне.
— Она получила то, что заслужила.
— Но ты и вправду хотела этого, — повторил Борька опять.
— Да хотела. А что я ещё должна была хотеть?
Борька глянул вниз. Там распластанным лягушонком лежало существо. Одна из немногих, которую он недолюбливал. Но теперь ему было её жаль.
— Ладно, пойдём, — он взял Соньку за руку.
Та послушно потащилась за ним прочь из здания.

6

Юность самоуверенна, а детство ещё больше. Борька, развивающийся по непонятным законам, нескромно вообразил, что он знает все Сонькины секреты; она это чувствовала и как все, рано взрослеющие женщины, не мешала ему наслаждаться собственной наивностью.
Чёрт, как давно это было! Она тогда ещё жила с мамой, а Бегемотович только-только начал по ней ёрзать липким взглядом. В тот день облака плыли толстыми перекормленными поросятами, оставляя на земле мокрые тени. Она с мальчишками сидела на скамейке у самых перил набережной и, как положено революционерам её возраста, в очередной раз мечтала сбежать из дома. Но на планете было тихо, агрессоры и диктаторы, предвидя её желание на время затаились в испуге. А, значит, ехать отвоёвывать у врагов Гренаду не было никакой необходимости. Но надо же сделать что-то такое, чтоб все знали! Так и жизнь пройдёт — не успеешь. В школе рассказывали про героев — они в двеннадцать лет с гранатами на танки бросались.
— Сонька, а слабо тебе ночью на кладбище пойти? — Лысый Гоша никогда большой фантазией не отличался, можно проигнорировать и не отвечать.
На кладбище ночью она уже была. Страшно только первых несколько минут, а потом — всё. Как парк. Можно ходить самой и покойников пугать.
— А тебе, Гоша, слабо? — Сонька начинает злиться и заводить Гошу. — Давай поспорим на твой велосипед, что я зайду на кладбище.
На велосипед Гоша спорить не станет. У него богатенькие родители, которые постоянно куда-то ездят и что-то перепродают, но Гоша — жадина редкостная.
— Подумаешь, проблема зайти на кладбище, — сопит Гоша. — А вот целую ночь на кладбище простоишь?
— Простоишь? Памятник изображать, что ли? Бабу с веслом? А штангу с собой брать не надо? Да я уж лучше, лёжа в гробу, ночь проведу.
Гошка посмотрел на неё взглядом телёнка и моргнул рыжими ресницами:
— Идёт: ночь лежишь в гробу, а утром получаешь велосипед.
Сонька повернулась к остальным мальчишкам:
— Вы все свидетели, — потом опять посмотрела на Гошу. — Считай, остался ты, Гошенька, без велосипеда. Подгонишь его утром к воротам.
— Э, не-а. Я над тобой сидеть буду, смотреть, чтоб не вылезала.
— А если там не будет чем дышать?
— А мы крышку до конца закрывать не будем, камешки подложим, — на редкость быстро сообразил Гоша.
Сонька посмотрела в сторону кладбища. Смеркалось. Тяжёлые тучи повисли над горизонтом, стремясь согнуть его строго горизонтальную линию.
— Ладно, идёт, — согласилась она.
Пока они дошли до кладбища, стемнело совсем. Ржавая чугунная калитка раскачивалась на одной петле и скрипела в унисон с криками ворон. Оказалось, что найти на кладбище свободный чистый гробик, дело не такое уж простое. Все гробы оказались не только занятыми, но ещё и закопанными. Гоша уже успел сам испугаться собственной смелости и шёл на всякий случай поближе к Соньке.
— Сонь, ты видишь, нет свободных гробов. Давай согласимся на ничью и пойдём домой, а то спать хочется, — Гошка притворно зевнул.
— Ни фига. Ты просто боишься. Гони велосипед.
Нежелание отдавать столь близкое сердцу транспортное средство придало Гошке смелости.
— Не хочешь — как хочешь. Вон в том склепе вчера откопали несколько гробов, собираются перезахоронить останки. А так как мы не договаривались на персональный гроб с ванной и кухней, можешь подвинуть хозяина и лечь рядом.
Сонька презрительно посмотрела ему в лицо и двинулась к склепу.
Из-за облаков выползла луна и через небольшие окна в стенах склепа осветила четыре гроба, стоящие на бетонных полках. Крышка на одном из них оказалась сдвинутой.
— Давай, лезь, — жёстко скомандовал Гоша. — А, может, ты забоялась?
Вместо ответа Сонька отодвинула дальше тяжёлую крышку и заглянула внутрь. Гроб оказался пустой. Она, ни слова не говоря, забралась внутрь. Гошка тут же принялся задвигать крышку назад.
— Ты чего делаешь? Мы договаривались полностью не закрывать, — Сонька упёрлась в крышку.
— Что, страшно стало? — Гошка был в более удобном положении, и крышка уже почти совсем встала на место.
— Иди сам полежи и сразу всё поймёшь: тут покойник может сто лет воздух портил, а я теперь вынюхивать это должна?
На самом деле ей стало страшно. Она поняла, что жадина—Гошка скорее замурует её здесь, чем отдаст велосипед. В этот момент что-то тяжело ударило — это крышка опустилась в пазы. Теперь, чтобы выпустить Соньку на волю, Гошка должен приподнять крышку. Только вряд ли он станет этим заниматься, скорее, ещё сверху сядет, чтоб никому не отдавать свой драгоценный велосипед. Надо же ей было с этим жмотом связываться.
Она переоценивала не жадность, а смелость своего ненадёжного приятеля. Как только до Гошки дошло, что он натворил, он тут же помчался бегом домой, запрыгнул под одеяло и притворился спящим. Правда, заснуть никак не мог, всё представлял, как Сонькина душа приходит с жаждой крови и мести, и вздрагивал при каждом скрипе.
Тем временем, Сонька, окончательно потеряв веру в благородство Гошки, чудом изогнулась и изо всех сил упёрлась ногами в крышку. Крышка не сдвинулась даже на миллиметр, зато доски под ней проломились и она полетела куда-то вниз.
Ни толком испугаться, ни ушибиться она не успела, но поняла, что теперь сидеть ей в этой яме долго, может быть, вечность. Единственная надежда на рабочих. Если они утром придут, если сдвинут гроб и если обнаружат её внизу... Слишком много “если”. А может, попробовать самой? Терять всё равно нечего. Сонька отогнала от себя мысль — как она сдвинет гроб, даже если доберётся?
На ощупь она начала выбивать ногами ступеньки в земле. Как оказалось, яма была не более трёх метров глубиной и вскоре Сонькины руки нащупали дно гроба. Однако, стоило ей упереться, чтоб его сдвинуть, как земля под ногами предательски осела, и Сонька съехала на исходную позицию. Она попробовала ещё раз и ещё, с тем же неутешительным результатом. Она попыталась использовать одну из выломанных со дна гнилых досок как рычаг, но опять безуспешно. Вдруг ей показалось, что рядом шевелится нечто очень большое. Причём, когда она шумела, выбивала в земле ступеньки, странное нечто двигалось, когда она замирала и прислушивалась, нечто переставало двигаться тоже. Может, у неё уже заходы со страху начались?
— Ладно, всё равно оно скоро доберётся до меня. — Чтобы себя успокоить Сонька принялась царапать доской стену в той стороне, откуда доносился шум.
Что-то холодное дотронулось до её плеча, и она закричала.
— Хватит орать. Ты кто? — Голос был мужской, взрослый, спокойный и ровный. Но главное, человечий.
— А ты кто? — не очень вежливо начала петушиться Сонька, и тут же сообразила, что незнакомец находится в аналогичной ситуации, а значит им лучше действовать сообща: — Я провалилась через доски ящика, — она не решилась уточнять какого.
Почему-то у Соньки начали леденеть щёки. Встреча с человеком под землёй — явление невероятное. Как он попал сюда? Через соседнюю яму? Прятался от кого-то? Вряд ли. К ней он проник без особого шума. Для него нет проблем ползать в земле. Может, он как червь? Тогда он монстр, а Сонька для него лакомство. Она приготовилась кричать опять.
— Я — Нергал. Тоже заблудился немного, — от его равнодушного голоса ей спокойней не стало, скорее, наоборот.
Посыпались комки земли, и Сонька поняла, что незнакомец пошевелился, после чего раздался шум, будто наверху что-то сдвинули. И вдруг он исчез. Больше никто её за плечо не трогал. На всякий случай она пошарила руками вокруг. Никого — только холодные стены. Тогда она повторила свою попытку подняться наверх. Гроба над головой больше не было. Сонька выбралась из склепа, села на ржавую скамейку. Вначале затряслись ноги, потом всё тело. Ей было смертельно холодно и смертельно страшно. Только теперь она позволила войти внутрь ощущению той опасности, которой она подвергалась, оказавшись на дне. Слёзы сами покатили из глаз. Сонька встала и, шатаясь, поплелась домой. Кстати, что это за чудо было рядом с ней? Кто такой Нергал? Может, это ангел, посланный с небес ей на выручку? Тогда почему он не вытащил её наружу? Почему он вёл себя с ней, как с неодушевлённым предметом, выяснил, что ему надо и исчез? А вообще, был ли он?
Он был. Когда она подходила к дому, начинало светать. Мокрый туман расползался по унылым улицам, проникал сквозь заборы к кустам смородины и прятался там. Тем более Сонька удивилась, обнаружив возникшего прямо перед собой одинокого прохожего. На нём красовалась тёмная шляпа. Только она придавала внешности незнакомца какую-то индивидуальность. Черты лица, фигура, жесты были настолько среднестатистичны и безлики, что забывались раньше, чем на них пытались обратить внимание.
— Я не сомневался, что ты выберешься самостоятельно, — произнёс он голосом спасителя из ямы.
Сонька молчала. Она очень устала. Она не понимала, что происходит и какое отношение к ней имеют окружающий туман, человек в шляпе, дома и невидимое серое небо..
— Мне нужна твоя помощь, — продолжил мужчина. — Не нервничай, не сейчас, гораздо позже.
— А что мне за это будет? — скорее по привычке, чем по необходимости, прошептала Сонька.
— Останешься жить... возможно, — то ли пригрозил, то ли пообещал незнакомец.
Неожиданно он схватил её за руку, прижал на мгновение лицом к себе и тут же отпустил. Они стояли на том же месте, но туман исчез. Горизонт затянуло грязно-чёрным. Тяжело ухнули в землю несколько молний. Мужчина махнул рукой, и словно по его команде из-за ближайших деревьев с невероятной скоростью вынырнули фиолетовые тучи и устремились к зениту. Ещё один взмах, и небо покрылось складками, закружилось прямо над головой, создавая чудовищных размеров воронку. Воронка начала опускаться, втягивая в себя дома, деревья, автобусы.
— Я — бог. Бог Нергал! Хочешь жить — будешь делать то, что я скажу.
Внезапно воронка исчезла, по дороге пополз туман, она опять стояла возле своего дома. Человек исчез.
— Показалось. Это мне только показалось! Такого не бывает. — Сонька безуспешно пыталась убедить себя в нереальности незнакомца. Лучше признаться себе в собственной невменяемости, чем согласиться с реальностью нереального.
Она старалась забыть о происшествии.
Гошка увидел её возле магазина и бросился бежать в другую сторону, а вечером припёр к их дому велосипед. Этот велосипед, как ничто другое, напоминал ей о случившемся. Поэтому Сонька оттащила его к Гошкиным дверям и пошла домой. Но отойдя метров на двадцать, она вернулась, вставила в колесо кусок доски и крутанула педаль: без спиц Гошка ещё долго не сможет ездить. Сонька не из тех, кто прощает.
Прошло больше года, прежде чем страхи, вызванные человеком без внешности, стали забываться. Забываться... Уходить совсем они не желали. Иногда во сне над ней начинало кружиться небо, и тогда она просыпалась с криком и в слезах. А иногда вроде солнышко светит, настроение замечательное, и вдруг что-то потянет, всё внутри замерзает. Что-то вон в том бородатом дворнике подозрительно: подметает, а сам на неё косится. Подошла она к витрине магазина, стала сама за дворником наблюдать. Только нет уже сзади никакого дворника. Это Нергал стоит, длинным пальцем машет. Поворачивается она в испуге — пусто. Никого. Она сама побелевшими от страха глазами прохожих шарахаться заставляет.
Однажды он подошёл. Буквально через пару дней после появления новенького. К этому времени Сонька уже несколько лет отбомбила в интернате. Новенький, Борька, ей сразу понравился. Он был не такой, как все. Добрый. Незащищённый. Цыплёнок, одним словом.
Они тогда с девчонками резвились на танцплощадке ПТУ. Нергал, как корабль, рассёк толпу, подошёл к ней и пригласил на танец. Поддатые ПТУшники от одного его вида протрезвели, приняли, наверное, за очень крутого пахана.
— У вас появился новый школьник? — без вступлений спросил он.
— У нас их появилось несколько, — она сразу поняла, что он спрашивает о Борьке.
— Он похитил одну мою вещь. Ты должна мне её вернуть. Скорее всего вещь будет выглядеть как книга, но не обязательно. Это — необычный предмет, простой человек не способен разглядеть его суть. А ты можешь. Вернёшь — получишь бессмертие, нет — очень сильно сократишь свою жизнь.
— Как я могу у него забрать? Убить его что-ли?
— Неплохая мысль, — согласился он.
Сонька так и не поняла, действительно ли Нергал хотел, чтоб она убила Борьку. Пожалуй хотел. Только пошёл он лесом, не собирается она никого убивать. Отвечать потом кто будет? Да и не похоже, чтоб тихоня Горбатый мог действительно что-то украсть. Неужели Борька на такое способен? Впрочем, черт его знает. Одиночка, без родителей. Такие тихие все — клептоманы или карманники.
Сонька однажды устроила у Борьки настоящий обыск, но ничего не нашла. Ясно, что Жанна столкнула её в пропасть по команде Нергала.

7

Вэл простудился. Как известно, мужчины болеть не умеют, поэтому Вэл лежал на кровати, пил горячий чай, каждый час мерил температуру и готовился умирать. Богатое воображение рисовало ужасные картины похорон, с фальшиво-скорбными лицами и некрологами.
Температура действительно была высокой. Временами он проваливался в кошмарные полусны-полузабытьё. В большинстве это были тупые, как стены, видения Великого Ничего, но иногда приходили настоящие кошмары. И тогда Вэл оказывался в своём родном городе из детства, выглядевшем незнакомо и мрачно. Ноги каменели и вязли в грунте. За углом его поджидала кодла местных подонков. В те далёкие годы их раздражали его пятёрки по рисованию, цветные карандаши в портфеле. Теперь они терпеливо выслеживали его с твёрдым намерением завершить задуманное в детстве. Их неясные фигуры выныривали из липкой каши ночи, резко выбрасывали вперёд руку с ножом, норовя засадить лезвие под рёбра и в спину. Он помнил их. Всех, кроме одного. Пожилого главаря неопределённой внешности.
Потом лица исчезали, и он возвращался в реальность с ощущением, что из его тела торчат лезвия. Вэл пытался разгадать собственные кошмары как знаки из будущего, но это только ухудшало его и без того не солнечное состояние.
Вэл пробовал развлечь себя лёгким чтивом. От мелкого шрифта заболели глаза. Он дополз до интернета и расстроился ещё больше. Там со всей серьёзностью давались жизнеописания волшебников, драконов и дракончиков. В конце концов он не выдержал и дописал комментарий под одной из таких историй:
“У девочки Люси был маленький дракончик. Он забавно надувал щёки, размахивал головой с розовым бантом, смешно ковылял за хозяйкой на поводке. Потом дракончик подрос и съел девочку Люсю. Мораль: не фиг издеваться над животными”.
А самое плохое состояло в том, что его Машенька с утра укатила по магазинам, и теперь некому было пожаловаться на жизнь, здоровье и возраст. Кончилось тем, что он встал и заставил себя пойти за лекарством. Выходя из аптеки, он столкнулся нос к носу с мужчиной. Мужчина смерил его безразличным взглядом и прошёл внутрь. Вэл не мог ошибиться. Он запомнил его именно по незапоминающейся внешности. Это был тот из снов — предводитель уголовников.
— Попробуй не верь в мистику после такого, — Вэл вздрогнул и оглянулся. Мужчина ещё раз равнодушно бросил взгляд на Вэла и скрылся в аптеке.
Всю дорогу домой старый художник находился под впечатлением совпадения сна и реальности. Он поспешно приготовил себе липовый чай, принял пригоршню лекарств и опять нырнул под одеяло. К тому моменту, когда в него вернулся Борька, Вэл перетрясся от озноба и впечатлений, и Борька, оценив состояние Вэла, решил пока оставить художника в покое; нервное состояние тела передавалось Борьке, он рисковал заболеть сам. Нет, такой роскоши, как хворать, он позволить себе не мог. До тех пор, пока артефакты находятся у него, Нергал будет ходить за ним следом, уничтожая по дороге всех и вся. Значит, объекты надо спрятать так, чтоб никто не нашёл, а Нергала увести за собой по ложному следу.
А кроме всего прочего, Борька чувствовал себя неловко, поневоле подслушивая воспоминания старика о боевой молодости.
Как и многие художники, Вэл был неплохим психологом, знал, что и когда говорить девушкам, на какие кнопки нажимать на самолюбии, принципах, одежде, и регулярно пользовался этим. Он постоянно в кого-нибудь влюблялся и, если бы его будущая жена хоть раз увидела руины раскуроченных сердец, она бы к нему близко не подошла. А может, наоборот, подошла? Кто поймёт этих женщин?
Женившись, Вэл продолжал смущать комплиментами натурщиц, студенток и знакомых светских львиц, однако никаких романов больше себе не позволял — всю свою нежность он сосредоточил на Машеньке, и она отвечала ему тем же. Соответственно у Вэла не было причин для перелистывания страниц боевой молодости, разве что в периоды приступов острой болезни.
Дом художника показался Борьке привлекательным местом для хранения артефактов. Ни один сейф не мог быть достаточно надёжным, а вот подвал Вэла как нельзя лучше подходил для секретного хранилища. В этом завале старой мебели, картин и подрамников без компаса растерялся бы любой Симбад.
Борька достал артефакты из карманов. Шарик на его ладони качнулся в сторону тетради и вдруг растянулся в точно такую же. Теперь уже он сам не мог бы отличить, какая из них была у Жанны. Поэтому, не перекладывая тетради из рук в руки, он положил артефакты среди хлама у разных колонн, но для себя сделал пометки: на колонне с запрятанной тетрадью Жанны, он изобразил прямоугольник, на второй — круг.
Можно было уходить по своим делам, даже взять перекур на пару дней и вернуться в собственное тело под любящие родительские крылышки. Всё равно Вестник с инструкциями больше не объявлялся. Между прочим, именно тогда, когда должен был. В конце концов артефакты добыты, должность Архангела присвоена, мог бы объявиться, хоть поздравить, поблагодарить за работу. Так нет же.
Расстроенный Борька метнулся отвести душу к Соньке, но она куда-то исчезла. Нигде вблизи интерната её не было. Он вернулся назад и понял, что за это время в его хранилище кто-то успел побывать, и тетрадь, которой пользовалась Жанна, испарилась. Может быть, это старый художник так покопался в своём барахле? Борька вошёл в тело спящего Вэла и пролистал память назад. Память Вэла профессионально отбирала самые яркие явления, всё остальное виделось неясным или просто стиралось. Ах, вот оно, два дня назад: звонок в дверь. Вэл, не выпуская из рук кистей, идёт открывать. На пороге стоит попастая секретарша из галереи.
— Хай! Вэл, Вы знаете, что произошло в нашей галерее?
— Да, наслышан. — У Вэла сочуствующий голос, будто он совсем не при чём. — Неужели директор и вправду воровка?
— Ну этим вопросом пусть суд занимается. Я пришла с другой новостью и не очень хорошей: в связи со следствием ваша выставка как минимум переносится, как максимум отменяется. Сами знаете, пока идёт следствие, не до искусства. Тем не менее, наш поход в бар не отменяется и, если вы не против, прямо сейчас. — Секретарша заманчиво провела пальцем по внутренней стороне полупрозрачной кофточки.
“Ну, наглая,” — подумал за Вэла Борька.
— Идея замечательная, но прямо сейчас я болею и могу вас заразить. Вы не смотрите, что с кистями стою, они от меня не заразятся, а вы можете, — Вэл старательно закашлял.
— Хорошо, поставим вопрос по-другому, — игривость секретарши мгновенно исчезла. — У нас была очень важная тетрадь с договорами. После вашего посещения она пропала. Можете ли вы предложить нам какие-либо объяснения по этому поводу?
— То есть, вы хотите сказать, что я...
— Да-да, именно это я и хочу сказать. Поэтому, сами покажете, где вы её спрятали, или как?
Вэл растерянно стоял. Он никогда не умел разговаривать с наглецами достойно.
В конце концов секретарша подняла голову, понюхала воздух на манер гончей собаки, потом весьма грубо отпихнула художника и прошла внутрь.
Дальнейшие её действия Борька просматривать не стал. И так всё ясно, а, кроме того, повторы неприятных моментов биографии могут сказатся на психике художника. Однако Вэл сам включил свои недавние воспоминания. Вот секретарша грубо отпихивает художника в сторону и уверенно направляется в сторону хранилища, периодически принюхиваясь.
— Мне вызвать полицию или сами уйдёте?
— Вызывайте полицию. Пока она приедет, я найду всё, что мне надо.
— Вас же в тюрьму посадят... такую молодую, — художник смотрел, как секретарша нагибалась за тетрадкой.
Разгибаясь, женщина ударилась затылком о водопроводный кран и рухнула на пол подобно бычку на бойне. Вэл хмыкнул себе под нос что-то вроде “Бог не фраер” и побежал вызывать полицию со скорой помощью. Однако к моменту его возвращения на место боевых событий секретарша испарилась. Вместе с тетрадкой. Двери остались раскрытыми нараспашку.
Борька оценил обстановку. Как он умудрился просмотреть секретаршу при первом контакте в галерее? Неопытность? А где тогда был Вестник с его опытом, почему не подсказал? Хотя, может быть, секретарша самый обычный человек, но кто-то воспользовался её телом? Но тогда этот кто-то должен был знать, что Вэл и секретарша знакомы. Нергал? Вряд ли. Карнавалы — это не его стиль, он слишком силён, чтоб тратить время на подобные хитрости. Из первого вопроса вытекает второй: где сейчас искать эту тетрадь? Ясно, что её прямиком потащат к Нергалу и возможно уже передали. А если не передали, хорошо бы её перехватить; отобрать у Нергала будет гораздо сложнее или вообще невозможно. В-третьих, ясно, что Вестник предвидел подобный вариант, поэтому и не появлялся. Не хотел делить вину за проигрыш, что делает его пассивное соучастие ещё более очевидным.
Из трёх поставленных вопросов самый болезненный — первый. Кто мог вычислить квартиру Вэла? Борька про неё не говорил никому, разве что Вестнику и Соньке. Соньку можно сразу исключить. Правда она слыхала от Борьки о старом художнике, но в каком времени искать Вэла она не знала, и разыскать в Зоне нужный переход ей не под силу.
А тот факт, что Нергал пытался её угрохать с помощью Жанны, также говорит об их “взаимной любви” в пользу Соньки. Нет, не станет она стараться для Нергала. С другой стороны, Вестник сам подчёркивал свою рациональность. Значит, за определённую мзду он мог бы рассказать о Вэле третьему лицу или выкрасть тетрадь сам. Тоже мне, наставничек. Только где его сейчас искать?
Ползать по воспоминаниям секретарши бесполезно: тот, кто ею воспользовался, без сомнения, всё чистенько за собой убрал.
Впрочем, одна идея у Борьки имелась. Он боялся её, отгонял, но похоже другого выхода не было. Нулевое пространство. Кажется дошла очередь до него - самой опасной, самой непредсказуемой части Зоны. Места полярного их реальности. Всё произошедшее в нулевой Зоне окончательно и коррекции не подлежит. Но там находится Нергал. Туда ему понесут тетрадь. Там ответы на все вопросы, даже на такой: “Сумеет ли он вернуться оттуда назад”.
Вестник не отозвался ни на один из сигналов. Борька прошёл под виадуком, соединяющим все точки с нулевой Зоной. Шёл специально медленно, давая Вестнику шанс остановить его, подсказать или на худой конец поддержать.
Вестник так и не объявился. Стало страшно.
Под ногами захлюпало, какие-то невидимые животные отползали с дороги, чувствуя исходящую от Борьки опасность. С тихим шёпотом скользнули по его плечам несколько энергетических скоплений и устремились вперёд голубыми облаками. По их истерзанным телам Борька понял: на подпитку. Но какая может быть подпитка в этом мире? От Нергала много не напитаешься. Вдруг на него что-то нахлынуло. Какое-то нехорошее предчувствие. Не отдавая себе отчёт почему, он побежал вслед за ними. Вскоре темнота стала рассеиваться. Странно: в этом мире вечной ночи не могло быть таких мощных источников света. Тем не менее, из-за хилых стволов рощицы на пригорке выбивались лучи.
Борька уже не бежал, а летел, предчувствуя недоброе. В это время он увидел Вестника. У него действительно были серьёзные причины для отсутствия. Вестник лежал на земле, неудобно подогнув ноги. Вокруг валялось не менее трёх десятков трупов, и меч в руке был тёмен от их крови. В выполнении своего долга Вестник шёл до конца, как и обещал. Если бы он нёс тетрадку, ни одна зараза его не тронула. Значит, наоборот, он пытался её вернуть. И его, Борьку, не позвал, не хотел им рисковатьь. Зря. Всё равно теперь его, Борьки, очередь. Уже не важно, кто похитил тетрадь. Задача заключается в том, чтобы её вернуть.
Нулевое пространство — царство Нергала. Здесь он царь и, конечно же, бог. Искать его не надо. Он везде. Его появление означает смерть.
Смерть в нулевом пространстве абсолютна.
Борька почувствовал резь в глазах. Не может быть! Ангелы не умеют плакать. Хотя какой он ангел? Человек с крылышками. Ангелы и любить не способны, а для Борьки любовь — компас, главный стимул к движению, к действию.
Вспышка озарила поляну. Бледные лучи вонзились в тьму, в мокрый лес, в облака - Борька включил систему Архангела.
Он шел по направлению к городу, и каждый, кто пытался встать у него на пути — ложился, чтобы уже никогда не подняться. Враги собирались в группы, в стаи. Пытались атаковать.
Бесполезно. Борька сметал всё.
По мере продвижения к центру городка, он всё сильнее ощущал присутствие Нергала и всё более приходил в неистовство. Странно, но имя грозного бога больше не пугало его, а вдохновляло, как боевая труба. Нужный дом он увидел сразу. Вся улица стояла дыбом, словно над ней неделю летали бомбардировщики, вокруг самого дома трупы полицейских, перевёрнутые машины. Крыша дымилась. Казалось, ещё секунда — и пламя охватит здание полностью. Борька влетел внутрь и понял, что опоздал.
Дом горел. Копоть от богатых штор расползалась по потолку. На полу возле стола лежал человек. Он был мёртв. Его руки плотно прижимали к вискам обнажённые провода. Знакомая тетрадь лежала на столе. Её страницы уже начинали тлеть.
Борька схватил тетрадь и одновременно услыхал глухой удар. Он оглянулся. Сидевший в засаде охранник Нергала попытался выстрелить ему в спину, но какая-то фигура, плохо различимая в огненных бликах, вовремя ударила агента стулом по затылку.
В это время начал падать потолок. Борька, удерживая тетрадку одной рукой, подхватил неизвестного спасителя другой и через распахнутую дверь рвнул вверх. Сзади заверещали сирены пожарных машин, а он, не обращая на них внимания, летел всё выше и выше. На человека в руках Борька даже не смотрел. Он знал наверняка, что это Сонька.